Записки сумасшедшей: женский роман о пользе зла. Книга 1. Заколдованный круг

Во времена моего детства и юности, столицу нашей республики, Светлогорск, знали не только как курорт со множеством санаториев и домов отдыха. Это был также город заводов и фабрик, на которых работали десятки тысяч горожан и приезжих из селений республики, городов и краев Советского Союза.

Пока курортная зона наслаждалась пением птиц и грязевыми ваннами, всю неделю, с утра до поздней ночи, осевшие под тяжестью пассажиров автобусы, натужно гудя моторами, развозили людей на производственные окраины города и обратно, по общежитиям и квартирам.

С 69-го года, мы – бабушка Уля, Люсена, Марина и я – жили в центре города, в однокомнатной квартире, на втором этаже новенькой хрущевки. Мама работала на заводе, ездить приходилось далеко, потому будили меня в пять утра – перед началом работы, мама завозила меня в детский сад.

2

Люсену считали красивой; ее внешность, манеры, поведение вообще, соответствовали черкесским стандартам красоты и благонравия.

Будучи натуральной шатенкой, свои длинные волосы родительница моя подкрашивала хной, каждое утро укладывая в модную прическу, как у киногероинь того времени, с шиньоном и начесом. Она носила платья только из дорогих тканей: кримплена, японского шелка или бельгийской шерсти.

В те времена многочисленные светлогорские портнихи считали своим долгом сделать прямую строчку там, где просится выточка и заузить там, где нужно дать припуск. Мамочка же моя, с тонкой талией, большой грудью и крутыми бедрами, представляла из себя штучный экземпляр, как любила шутить ее подруга Зоя. Такую фигуру не могла обшить ни одна портниха, потому Люсена шила сама; платья сидели на ней идеально, подчеркивая каждый изгиб. Верхняя одежда мамы тоже состояла из приличных вещей, купленных в Закавказье. Но одежды было мало: одно платье на лето, одно на осень, зиму и весну; носилась одежда долго, годами; даже обувь. Сейчас это трудно себе представить.

Имея роскошную фигуру, тем не менее, Люсена не могла похвастать выразительным лицом. Возможно, такое впечатление складывалось от постоянного напряжения в плотно сжатых губах. Большие, красиво очерченные, подкрашенные в тон ситуации и гардеробу губы все же выдавали перманентное ожидание чего-то страшного.

Люсена всегда была словно на чеку, как хорошо тренированная породистая лошадка. А как иначе? Весь ее небогатый жизненный опыт доказывал, что в любой момент может случиться беда. «Что-нибудь ужасное», – так она говорила.

Постоянное напряжение, возведенное в норму жизни, мама, само собой, транслировала и на семью. Слесарь завода и прирожденная отличница с фигурой Элизабет Тейлор своими точеными руками, с тонкими запястьями и безупречным маникюром, держала нас в ежовых рукавицах. В нашей крошечной квартире всегда царил идеальный порядок. Мы жили так, словно прямо сейчас к нам должны зайти посторонние; звонок в дверь и на пороге стоят двое родственников с покрытыми головами, например10.

Вестников смерти не приглашают войти, но все равно все должно быть идеально: ни одной немытой тарелки в раковине, никогда; нестиранной тряпочки или незастеленной постели; мятой или несложенной аккуратно вещи.

И, конечно, мы всегда были наготове одеться за три минуты и выехать, если надо… То есть, готовы были мама и я; как передовой отряд своей семьи.

3

Но, как говорила знакомая психолог, из яблони грушу не сделать. Несмотря на все старания, мама не сумела привить мне свой перфекционизм. Я жила не зная, хорошо это или плохо, оставлять постель не застеленной, не умывшись поутру сесть за письменный стол, и сбрасывать одежду по ходу движения к дивану. Единственное, чему я научилась – собираться за три минуты; если надо, конечно.

Этот минимум, было время, лишь усиливал мой внутренний конфликт – могу же когда надо.

Пока мы с Мариной учились в школе, в семье работала только мама, денег едва хватало на самое необходимое; спасали мамина собранность и чрезвычайное трудолюбие. Жили мы скромно, воспитывали нас с сестрой сурово. Собственно, воспитание заменялось простыми тумаками; за любую провинность нас лупили – сразу обеих – и запирали в ванной комнате.

К счастью, совмещенный санузел не позволял долго держать нас взаперти. Доставалось же нам за все – тапочки разбросаны, постель не сложена, посуда немыта. Влетало с ходу. Мама редко говорила с нами, словно она немая: она ни о чем не спрашивала и не давала советов; не интересовалась, как прошел день; не контролировала, делаем ли уроки, что задали на дом.

Единственное, что нам вдалбливали с малолетства – никаких мальчиков.

– Вы не можете позволить себе того, что позволяется девочкам из полных семей. Вы – дети вдовы, с вас особый спрос, за любую оплошность вас сходу заклеймят, как порченных, непригодных для серьезных отношений.

Отсюда естественным образом следовал тотальный запрет на дружбу с мальчиками, распространившийся мной со временем и на девочек, из-за унизительных подозрений мамы в случае совместных с девочками походов в парк или в кино.

4