В следующий миг ритм и пластика вошли в меня, буквально, взламывая мое физическое тело, проникая в него мелкими, очень приятными осколочками и, одновременно, словно продувая меня бесчисленными пузырьками наисвежайшего чуть прохладного воздуха. Происходящее сопровождалась музыкой; она звучала в коже, под кожей, по всей поверхности тела и в глубине его. В тот же день я легко села на шпагат и сделала мостик.
А затем, в восьмидесятых, все мы услышали о Джейн Фонда и аэробике.
?
Как видим, определенного рода предрасположенность к нестандартным способам получения информации обнаружилась уже в раннем детстве. Так что и моя религиозность и общение то с ангелами, то с архангелами, то с вестниками беды – не знаю, почему их так называют – эльфами, джиннами и, конечно, дьяволом, – куда же нам без него, – в каком-то смысле были вполне ожидаемы.
Этот дьявол. Он меня таки жестко напряг, сопровождая неотступно весь описанный в этой книге период. О встрече с ним рассказ впереди, но сначала о знакомстве с двумя джиннами…
Это случилось днем, где-то между 2003-м и 2005-м годами. Они пришли не в сумерках и не перед рассветом, не пробрались ночью, как дьявол, но средь бела дня. Я почувствовала сильную слабость и легла на пол. Затем погрузилась в состояние чем-то напоминающее нокаут, но тут я
Он привел с собой двух мужчин, один из которых ощущался не только старшим по возрасту, но и главным. Алекс хотел, чтобы тот осмотрел меня: главный был кем-то вроде доктора, гинеколога. До осмотра, которому не могла противиться, поинтересовалась у «доктора»: «Вы кто?» Он тут же представился джинном. «Я джинн», – сказал он просто.
Помню его руки, с длинными, сантиметров пятнадцать-двадцать, гибкими пальцами-щупальцами, с большими подушечками на концах.
Непосредственно перед осмотром, я отключилась полностью; от страха захотела лишиться чувств.
К тому времени у меня уже был негативный опыт общения с гинекологом во плоти, страшной женщиной с «большим опытом работы» и длинным пинцетом. Она делала мне большой аборт, но неудачно – плод продолжил развиваться.
Аборты делаются в абортарии, кто не знает. Я, например, сначала не знала об этом, но даже узнав, побоялась идти к незнакомым, пошла к разрекламированным. Сделала это несмотря на предупреждение участковой, что аборт – сложная манипуляция, равная полостной операции.
В моем случае аборт отягощался опухолью. Наблюдала ее у «страшной женщины». Именно из-за опухоли не могла делать мини-аборт и вообще не должна была его делать, но рекомендовалось рожать… хотя и рожать тоже было нежелательно.
В общем, параллельно с лечением опухоли, я договорилась об аборте. Заплатила как положено, но аборт, с давно запрещенным в стране анестезирующим препаратом, не удался. И тогда я вернулась в отделение, довести начатое до конца – другие врачи отказывались браться за исправление чужой ошибки. К слову, тогда я впервые столкнулась с корпоративной солидарностью врачей и тем как они интерпретируют понятие врачебной этики…
Мой второй заход на аборт начался с неприятности. Главный врач больницы, тоже гинеколог, зайдя в процедурный кабинет по каким-то своим делам, сразу поняла, что готовится подпольная, левая манипуляция. Она подошла ко мне и по праву руководителя пожелала осмотреть.
?
Опять же, к слову, никого не осматривали сразу семь гинекологов? В моем городе, в том отделении, оказалось, раз в неделю проходит осмотр с участием ординаторов. В эти дни все гинекологи отделения – их может быть и больше семи, как придется – разом лезут к вам внутрь. Вы лежите в кресле, в абсолютно беспомощном состоянии и к вам выстраивается очередь. Сначала вас смотрит врач, потом главный врач, у них одно зеркало на двоих; затем подходит ординатор, ставит свое зеркало, смотрит, говорит, что видит, извлекает зеркало; следом подходит другой ординатор, вновь ставит зеркало, – молодежь учится ставить зеркала, – говорит, что видит и вновь извлекает зеркало; и так далее…
Ну да, ординаторам надо же на ком-то учиться. На ком же еще учиться, кроме как не на пациентах государственной бесплатно-платной больницы.
?
Каждое утро в гинекологии начиналось с криков главного врача. Затем она шла орать в другие отделения – их она любила меньше гинекологического, поскольку сама была по специальности гинеколог. Ее возвращение в отделение всегда сопровождалось ором, затем она заходила в операционную и наступала тишина. После операций она уже не кричала, час-другой посидев в ординаторской, шла домой спокойная, часто с цветами, всегда с пакетами, полными даров от благодарных бесплатных пациентов.
Когда главврач скомандовала: «Расслабьтесь!» – я еще больше напряглась и зажалась. Главную это очевидно разозлило, но она закончила осмотр, сказала: «Большая опухоль, надо оперировать», – и ушла.
Моя лечащая и главная соперничали; они конкурировали между собой много лет. Потому моя «страшная» тоже разозлилась.
– Неужели так трудно расслабиться? – спросила она как-то мерзко улыбаясь.
Жалко улыбаясь в ответ, я ответила:
– Я такая.