Через пару дней на место катастрофы попал и я, сопровождая следаков. Впечатление, действительно, тяжёлое. Тела, обломки, куски тел, вещи, снова куски тел, игрушки… И запах. Больше всего запомнился именно запах. Оцепление вокруг района падения было довольно редким, а обстрелы со стороны украинцев частыми, что не способствовало его (оцепления) эффективности. Поэтому пришлось немного погонять любопытных, от местных жителей до ополченцев и репортёров. Только укров не хватало, до полного комплекта. Хотя кто их знает, могли и затесаться. Зачем-то попытался проехать на место целый отряд «востоковцев», но вид Угрюмого с ПК наперевес быстро убедил их, что это дурная затея.
Перекинулся парой слов с иностранными журналистами. Стоило одного на английском попросить не наступать на трупы, как на звуки знакомой речи набежало ещё несколько. Настойчиво попросил меня не снимать. Один, как выяснилось, бывал в Сьерре не раз, поприкалывались с ним немного. Заодно подверг их мягкой критике за необъективность освещения событий. «Сами себя сожгли, сами себя обстреляли…» и всё в таком духе. На что получил встречную претензию: вы, мол, нас всех считаете шпионами и врагами, отказываетесь давать информацию и вообще недружелюбно относитесь. Вот нам и приходится обращаться за комментариями событий к одной стороне — украинцам, благо они куда больше склонны к сотрудничеству. Надо сказать, доля правды в этих претензиях была. Солидная такая. Четверти на три. Народ (как из ополчения, так и простой мирняк) к иностранным корреспондентам (а также к ОБСЕшникам, не делая между ними особой разницы) был настроен весьма негативно. Никаких физических форм, понятно, это не принимало, но нелицеприятные высказывания, насмешки и т. д. имели место быть. Даже если иностранцы и не владели русским (а таких было большинство), интонация и выражение лица особого перевода не требуют.