К девяти часам утра 29 января через лиман началась переправа. Стройными рядами, колоннами первыми на лед пошли кадеты. Потом приказано было идти гражданским людям, затем госпиталям, лазаретам и слабосильным командам и в последнюю очередь воинским частям. Сначала как будто был образцовый порядок, но уже на полпути этот порядок стал нарушаться. Отдельные группы с обозами начали перегонять друг друга. Все чаще и чаще нас стали останавливать. Образовалась пробка. Задние напирали и требовали, чтобы впереди стоящие двигались дальше. Задержка объяснялась тем, что на румынском берегу переправляющихся принимала комиссия, проверявшая документы и списки. Кадеты, по слухам, были уже приняты и вошли в Аккерман.
Время приближалось к полудню. Между Овидиополем и Аккерманом по льду считалось 9 1/2
верст. Мороз достигал 7-8 градусов, и дул ветер. Мы стояли на льду. К четырем часам как будто опять все двинулись дальше. Люди не выдерживали. Истощив терпение, озябши, отдельные части начали обгонять друг друга. Военные группы, которым надлежало следовать сзади, обходили передних. Система в движении была нарушена. Случилось что-то невероятное. Госпитали со своими обозами обгоняли на рысях гражданские группы. Воинские части и государственная стража обгоняли госпитали. Дорог уже не придерживались.Все эти толпы растягивались на льду в ширину, скопившись в одну компактную массу, представляя опасность в том отношении, что лед мог не выдержать. Люди ругались, кричали, замахивались нагайками, брали лошадей под уздцы и отводили в сторону. Лошади падали. Дамы истерически взвизгивали. Лед местами трещал, вызывая панику, и казалось, что все сейчас рухнет под лед. В одной скважине лежала провалившаяся и уже сдохшая лошадь. В других трещинах стояли загрузшие и оставленные повозки с вещами. На льду было не менее 8-9 тысяч людей, не считая обозов. Взад и вперед шныряли автомобили. Было жутко, но все стремились вперед и не обращали внимания на опасность.
Мы провели целый день на лимане и только под вечер приблизились к румынскому берегу. Люди теряли терпение. Скоро передние стали воз -вращаться обратно, сообщая на лету, что румыны никого не пропускают. Мы простояли еще некоторое время на льду, но вдруг толпа дрогнула и стала заворачивать. Уже темнело. Передавали, что если сейчас не повернуть обратно, то румыны откроют орудийный огонь. Лед трещал и был сильно попорчен прошедшей массой и обозами. Сквозь скважины и трещины просачивалась вода и, несмотря на сильный мороз, покрывала пространство водой. Идти было страшно. Вновь обгоняя друг друга и толпясь, вся эта масса людей с больными, ранеными, женщинами и детьми, пробывши целый день на морозе, не евши и не пивши, возвращалась в Овидиополь.
К 9 часам вечера мы вернулись в нетопленое помещение почтового отделения. Ноги у всех были мокрые. Обогреться было негде. Начальник тюрьмы со своей повозкой попал по дороге в трещину и едва выскочил из нее. Он страшно сердился, что все оставили его на льду одного с женой. Тем не менее он сварил чай, и мы кое-как согрелись возле печурки, где кипятили чай. 30 января утром кадеты вернулись из Аккермана. Их приняли и даже разместили в здании училища, но к утру приказали вернуться на русский берег. Что случилось, никто не знал. Главноначальствующий Новороссийской области барон Шиллинг положительно утверждал, что в отношении перехода границы с Румынией достигнуто полное соглашение, и никто в этом не сомневался. Нужен только порядок и система, так говорил Стессель.
В пятом часу дня из Аккермана вернулся Мамонтов. Я застал его в хате в одном нижнем белье, вытирающим тщательно полушубок «анти-вошью». Полковник сказал мне, что переговоры с румынами кончены и больше с ними разговаривать нечего. Решено сегодня ночью выступить из Овидиополя, но так как несомненно придется идти с боем, то пойдет только тот, кто запишется в строй. «Если вам угодно, то берите винтовку и идите с нами», - сказал Мамонтов. Я спросил полковника, как поступить с нашими дамами. Я записал их сестрами милосердия. Мамонтов изъявил на это согласие и дал мне записку на имя командира 3-й роты отряда полковника Стесселя полковника Ярощенко.