Записки тюремного инспектора

В России когда-то раздавался страшный крик: “Татары идут!” Теперь там раздается другой крик: “Большевики идут!” Я расспросил десятки, сотни лиц, бежавших из России. Имел возможность подробно познакомиться с работой специальной комиссии, занятой расследованием злодеяний большевиков. Я говорил лично с теми, которые случайно только что вырвались из Чрезвычаек и сами там подвергались утонченным пыткам, стояли под расстрелом и только случайно спаслись от смерти. Я привез их показания и скоро их опубликую. Все то, что по этому вопросу я печатал до сих пор в “Общем деле”, бледнеет перед тем, что я только что сам услышал от потерпевших. Один слышанный рассказ ужаснее другого. С болью приходилось нам выслушивать, как общее утверждение, что то, что происходило в тюрьмах и судах при царском режиме, не имеет отдаленного даже сходства с тем, что происходит в настоящее время у большевиков и что связано с именем социализма и что - увы! - находит горячих защитников у представителей европейских социалистических партий.

Когда последний раз в 1918 году я покидал Россию, я понимал и тогда, что большевики ее разоряют, предают, губят. Но только теперь, побывавши в России, я увидел, до чего они ее довели. Тяжелыми были и для России и для союзников все четыре года войны, но они ничто в сравнении с тем, во что обошлись России последние два года проклятой гражданской войны. Вся страна теперь в анархии. Ее состояние можно охарактеризовать двумя фразами: “Россию грабят!” В России всюду убивают. Нет дома, нет учреждения, нет местности, где бы систематически не грабили всех. Все полито кровью. Страну разорвали на целый ряд отдельных государств. Уничтожили ее международное значение. Убили в ней всякую общественную жизнь.

Но среди всех этих ужасов и неописуемых страданий, которые я наблюдал во время моей поездки в Россию, я даже среди беженцев не встретил намеков на желание какого-либо примирения с большевиками. Когда с месяц тому назад при мне в Новороссийск дошло первое смутное телеграфное известие о попытках союзников завязать переговоры с большевиками, то к этому почти все отнеслись как к чему-то совершенно невозможному. А те, кто хоть отчасти допускал возможность этих переговоров, говорил с негодованием как об измене союзников и в то же самое время как об огромнейшей смертельной опасности для них самих. О недопустимости переговоров с большевиками говорили даже и те самые мрачные пессимисты, кто в ближайшем будущем не видел никакого сколько-нибудь сносного выхода для России из ее настоящего страшного положения. В России для всех большевики по прежнему - предатели, убийцы, грабители. С их именем навсегда связаны воспоминания о величайших народных бедствиях, гнуснейших убийствах и преступлениях!»

* * *

Построенные опять по четыре в ряд, под конвоем румынских солдат мы шли от пристани целой колонной в город. В каком-то дворе этап был приостановлен. Ждали распоряжений властей. Мы стояли во дворе более двух часов и мокли. От бессонной ночи и усталости клонило ко сну. Скоро к нам присоединилась партия русских, прибывшая накануне из Галаца и ночевавшая на барже. В этой партии был начальник хорольской тюрьмы Пастернацкий. От него мы узнали, что во время обстрела с. Раскаец он потерял свою семью и теперь не знает, какая судьба постигла ее.

Этап был поделен на две части. Обер-офицеры, солдаты и гражданские чины были отведены в местную тюрьму, а штаб-офицеры и высшие гражданские чины последовали в помещение русского этапного пункта. Здесь нам объявили, что те, кто имеют средства, могут жить на частных квартирах, а неимущим и вообще желающим была представлена комната на этапном пункте. В городе по плану была очерчена зона, за пределы которой русским было воспрещено показываться. В пределах этой черты каждый мог искать себе квартиру и зарегистрировать ее в этапном пункте.

Нас очень приветливо встретила военная администрация этапной комендатуры. Начальником этапа был полковник Долгов и заведующим комендантской частью - штабс-ротмистр 12-го Стародубского драгунского полка Карпов. Этапное помещение сразу обнаруживало добровольческую организацию. Всюду на стенах были лубочные портреты Деникина. Колчака, Алексеева, Корнилова, Май-Маевского и других генералов. На кнопках были пришпилены декабрьские номера газет, которые потеряли всякое значение. Никаких сведений о настоящем положении на фронте на этапе не было. О положении Новороссийска никто ничего не знал. Этап находился в ведении живущего в Бухаресте представителя Главного командования Вооруженными силами Юга России в Румынии генерал-лейтенанта Герца.