Записки тюремного инспектора

Накормить 4500 человек было нелегко. Котлы работали день и ночь. Возле кухни и палубы, где распределяли громадные туши прекрасного мяса и рубили топорами кости, всегда стояла толпа. Это была голодная толпа, упивающаяся видом жирного мяса. Иногда тут подымался спор и проявлялись попытки устроить контроль и распределение поровну. Зараза большевизмом проникала повсюду и проявлялась независимо от воли человека. Мясо охраняли по очереди группы офицеров. Стыдно было смотреть на эту картину, в особенности когда в споре участвовали офицеры и даже полковники, но это был голод...

Регистрация, распределение на группы, проверка документов занимали весь день. Было томительно-скучно, но все-таки мы были у цели. Мелкие пароходные дрязги, семейные неприятности раздраженных донельзя супругов и даже ревность одного из мужей нашей милой соседки были единственными проявлениями жизни на пароходе. 29 ноября, под вечер, на пароходе почувствовалось какое-то движение. «Владимир» направлялся к пристани и пришвартовался к испанскому пароходу «San Yose Sevilla». Черномазые испанцы с любопытством разглядывали русских, которые тоже в первый раз видели испанцев. В первую очередь началась разгрузка кадетского корпуса. Вид кадет был ужасный. Грязные, в широких, с чужого плеча, английских шинелях, в сапогах взрослого человека, они производили ужасное впечатление.

Профессор А. Г. Бораковский, главный врач парохода, рассказывал, что один из кадет побил рекорд на пароходе. Дети занимались тем, что вели счет пойманным и раздавленным вшам. Этот кадет «нащелкал» на себе 1200 вшей. Детей было жаль, но было и стыдно за них, тем более что представители сербской администрации, присутствующие при выгрузке, были одеты с иголочки.

Завтра выгружались мы - группа, направляющаяся в глубь Югославии, в Carlovac (Карловац). Карловацкая группа после кадет выгружалась первая. Мне вспомнилось, что по Карловацкому миру в XVII веке та местность, куда мы едем, отошла от турок к Австрии. С тех пор Хорватия входила в состав Австро-Венгрии.

ЧАСТЬ 2 БЕЖЕНЦЫ. НА ЧУЖБИНЕ 1920-1934

ЗАПИСКИ. Т. XII 1920-1921 годы. Хорватия. загреб

30 ноября ст. ст. утром мы с братом сошли с парохода и вступили на землю. Ровно тридцать дней и ночей мы провели в море. Мне вспомнились переживания отроческих лет при чтении Майн Рида, Эмара и в особенности Купера. Как тогда все это казалось фантастическим, сказочным и невероятным! И помнится, как на глазах выступали слезы, когда мы вместе с героями прочитанного разделяли их радостные, торжествующие крики «земля»! Впрочем, не только в детстве, но и потом мне казалось совершенно невероятным пробыть в море тридцать суток, в особенности в наше время, когда морской путь до Америки не превышает восьми дней.

Может быть, благодаря этим воспоминаниям, а может быть, это и в действительности было так, но мне было особенно приятно ступить ногой на землю. Мы не знали, что и как будет дальше, но хорошего мы ничего не ждали. Мы поднимались на гору к полуразрушенному во время войны зданию цементного завода, где для прибывших был отведен громадный навес. Более 400 человек было уже размещено под этим навесом на цементном полу среди разного хлама, оставшегося от цементного производства. Было холодно. Дул ветер, прорывавшийся сквозняком через развалившуюся местами крышу. Тем не менее нам завидовали те, кто еще оставался на пароходе. Там люди продолжали мучиться и мечтать только об одном - сойти на берег.

Под другим таким же навесом была кухня, где русские сестры раздавали сошедшим с парохода горячий суп с хлебом. Порции эти были так малы, что утолить голод было невозможно. Я сказал брату, что попрошу у сестры еще миску супу. Брату было неловко, но я решительно подошел к сестре и попросил еще. Сестра пристально посмотрела не меня, и я чувствовал, что краснею. Взяв из моих рук миску и черпая мне из котла суп, она говорила точно сама себе, что второй порции не полагается. Я поблагодарил. Уже вдогонку она крикнула мне, что после обеда будет чай с куском хлеба. Брату очень хотелось есть, и я предлагал ему разделить со мной порцию, но он отказался. Я уговаривал его попросить сестру налить ему супу, но он не хотел этого. Скоро мы действительно получили по чашке чаю с маленьким куском хлеба.

Много говорили о предстоящей дезинфекции и бане, которая будто бы обязательна для всех, но это было не так. В холодном сарае стояли вагонетки, в которых по очереди принимали ванну, опускаясь сразу по 78 человек в одну воду. Мой брат был в этой бане, но я не решился выкупаться почти на открытом воздухе. Ночь была тяжелая. На сыром, цементном полу, на том же отсыревшем одеяле мы лежали с братом под зияющим отверстием крыши, откуда дуло и было холодно. Мы промерзли еще с вечера, простояв до позднего времени в очереди 146-147-м номерами возле конторы лесопилки, чтобы получить документы и пособие в 200 динар, которое выдавалось всем прибывшим.