Записки. Том II. Франция, 1916–1921

Мы на поворотном пункте. В течение войны, после 18–19 июля 1914 года, мы находимся в важнейшей ее фазе. Скажу более, исторические дни, со времени августовского ультиматума Сербии до общей мобилизации всей Европы, включая и Англию, по своему трагизму и по своему значению как будто менее остры, чем переживаемые ныне. Важнейший для жизни народов вопрос о мире предстал перед истощенными и разоренными народами в такой форме, что, казалось, вот-вот его можно осязать, схватить и не отпустить. Возможность надежды на какую-то лучшую материальную жизнь почти всего человечества, исстрадавшегося за 41 месяц напряжений и лишений, страданий, должно или осуществиться, или снова человечество должно нести эти страдания во имя других, в данную минуту еще не всеми ощущаемых и понимаемых целей.

В этом трагизм положения, ибо заявление Германской декларации, если взять карту войны и бросить ретроспективный взгляд на все происшедшее, отличается умеренностью и жаждой достигнуть общего мира. Много в декларации еще не досказано, но нельзя забывать, что она есть ответ на максималистическую декларацию, еще более темную, теоретическую, чтобы не сказать, утопическую. В таких условиях как современных, к миру еще никогда не приступали, и никогда подход к нему не возбуждал разрешения таких общих социалистических вопросов, которые стали за основу современного положения.

Не давая полное и условное согласие на многие из таких предложений, какие вчера еще казались неразрешимыми, Германия со своими союзниками стала в чрезвычайно выгодное положение по отношению Запада, о нас не говорю. Что ответ Германии – искренний или это маневр? Говорить о том, что Германия не желает заключать мир – странно. <…>

Итак, не вдаваясь в подробности, прихожу к выводу, что западный фронт, в течение более года, не поколебав военное положение своего противника, в настоящее время находится в условиях еще более трудных. А не поколебав положение врага основательно, нельзя же рассчитывать на победу. Мечтать можно, но война реальна, и, если реальных данных, подтверждающих возможность достижения победы нет, то говорить и мечтать об этом не государственно.

Американцы, как сильная армия, соберутся скоро, и нам переходить теперь в наступление, хотя и желательно, но по наличности средств, рискованно и неблагоразумно. Будут ли немцы атаковать нас теперь, что им было бы, кажется, выгодно, или отложат это до февраля или марта, это их дело, им виднее.

Возможно, об этом говорят и пишут, германцы выждут результат подводной войны. Но, как не гибельна она для торговли, это фактор не решающий. Если бы германский флот вышел бы и был бы совершенно разбит, тогда дело другое, но он не выходит, и в современных условиях не выйдет. Если бы союзники могли бы заставить его выйти, но какими средствами? Победой на суше и подходом к Рейну и Везеру. Но и тогда он укроется в Балтийском море. Флот ему нужен для других целей и, во всяком случае, если этих целей по условиям борьбы в наличности не будет, он его не выведет.

Решение и дальнейшее будет зависеть от хода операции на фронтах и переговоров на востоке в ближайшие дни. Мне рисуется, что не получив согласия на свои условия, Германия, пока, сосредоточив силы к Вердену в Шампани, зоной своих ударов изберет Амьен-Кале, а далее – совместные действия со своим флотом на Англию, чтобы быстро решить вопрос о море. В этом есть риск и очень большой, но если говорить о welt-macht[20] и верно, что целью всего это, я не вижу другого решения, думая за противника.

Эту игривость мысли я позволил себе, чтобы закончить сегодня мое писание. Оно немного фантастично, но репетиция уже проделана в Моонзунде{110}, правда, против слабого противника. Но спрашивается, почему же не ударить в самое чувствительное место? Немецкий флот силен, дисциплинирован. Его воздушные, надводные и подводные средства велики. Десантные средства есть, предприимчивость тоже. Войну кончить надо.

Существо всего дела складывается в одном, может ли германский флот выйти на успешную борьбу с английским, и захочет ли высшее военное управление и император Германии пойти на это?

Восток свободен для них надолго, ибо все поднявшееся в России не может улечься скоро, и Россия в таких условиях опасности Германии представлять не может. Я не предлагаю это, но, рассуждая на тему о мире, к которому Германия, несомненно, стремится, прихожу к тому, что это может дать им результаты более ощутимые, чем шесть полусогласительных пунктов Брест-Литовской декларации. В решительные победы Германии на материке как-то плохо верится.

18/31-XII-17

Попробую простыми словами изложить смысл шести пунктов, предложенных в Брест-Литовске русскими делегатами, как базу для мирных переговоров, и сопоставлю эти пункты с шестью пунктами германской делегации. Все взято из Temps 23 и 25 декабря 1917. Сопоставляю оба предложения рядом.