Записки «трижды воскресшего»

В конце недели - проводы масленицы. На горе разложили большой костер. Девушки и парни водят вокруг него хоровод. Тут же вертимся и мы, малышня… [8]

Отшумел праздник, и деревня вновь как бы засыпает…

…Мне было пять лет, когда произошло событие, оставившее глубокий след в моей душе.

Я играл во дворе, как вдруг услышал какое-то монотонное гудение, и тут же с улицы послышались восторженные крики:

- Гляди! Гляди! Летит! Араплан летит! А вон еще! Еще один!

Я стремглав кинулся за ворота. Отец, дядя Митя и несколько соседей, подталкивая друг друга локтями, показывали куда-то вверх.

Задрав голову, я увидел, что в небе над лесом летят три большие, никогда мною прежде не виданные птицы, а от них идет этот странный гул. Он становился все глуше, пока не затих вовсе, а таинственные птицы делались все меньше-меньше, потом превратились в точки и исчезли из глаз.

- Видал, Ванька? - дядя Митя потрепал меня по макушке. - Небось впервой? Я-то на них из окопов нагляделся… Аэропланы…

- А что это? - спросил я.

- Аэроплан - машина такая, с крыльями. А внутри человек сидит - летчик.

- Как же она летает?

- Кто ж ее знает… - дядя Митя развел руками. - Летает - и все! Вот бы тебе, Ванька, так полетать, а?-шутливо добавил он.

Взрослые потолковали еще про аэропланы и разошлись, а я все стоял и смотрел в небо - не появятся ли опять чудесные машины.

Тут прибежал мой приятель Мишка.

- Видал? - крикнул он еще издали.

- А то как же! - ответил я и объяснил, гордый своими познаниями: - - Арапланы это, в них люди…

- Какие там люди? Выдумаешь тоже!… - оборвал меня Мишка. - Мать говорит: это нечистая сила летает. [9]

- Мне дядя Митя сказал, он-то знает, на войне был, - возразил я, но приятель недоверчиво покачал головой.

А я поверил дяде Мите и с тех пор, когда случалось увидеть в небе самолет, вспоминал его слова: «Вот бы тебе, Ванька, так полетать». Но я, конечно, понимал, что это всего лишь шутка: ясно, что летчики - какие-то особенные, совершенно необыкновенные люди, у нас в деревне таких нет и быть не может…

Тем летом отец, побывав в Вознесенском сельсовете, принес новость:

- Собирайся, Марья Федоровна,- - сказал он матери, - переезжаем!

Оказалось, что сельсовет набирает добровольцев - по два-три хозяйства от каждой деревни: на отдаленных, прежде не используемых землях решено создать хутор, ему уж и название дано: «Подгорное», потому что местность там гористая.

- Я решил перебираться, - продолжал отец. - Говорят, там земля лучше, да и дадут ее побольше, чем тут.

Мать загоревала: легко ли обживаться на новом месте, но - делать нечего - пришлось согласиться.

На следующее утро отец запряг нашу кобылу Машку.

- Ваня, поедешь со мной, поглядим, что за землю отвели под хутор, - сказал отец.

Уговаривать меня не пришлось…

За деревней дорога круто спускалась вниз: впереди был глубокий овраг. Машка понеслась с горы что есть мочи, отец, как ни старался, не мог ее удержать. На каком-то ухабе я вылетел из телеги и в кровь ободрал лицо о каменистую дорогу.

- Испугался? - участливо спросил отец. - Я и сам испугался… Экая норовистая кобыленка!… Ну ничего, сейчас умоешься в овраге, до свадьбы заживет…

Место, отведенное под хутор, мне очень понравилось. Я увидел высокие холмы, сплошь заросшие орешником, ягодником. Заросли малины и смородины заполняли и широкую [10] лощину, по которой протекала небольшая речушка, ее берега окаймляли густые ивы и кустарник. Речушка, как оказалось впоследствии, кишмя кишела пескарями и другой рыбной мелочью. С одной стороны от будущего хутора раскинулось поле, с другой - смешанный лес, загодя можно было сказать, что тут полно и грибов, и ягод.

Вскоре после того, как мы обосновались в Подгорном, прошел слух, что у нас, как и повсюду в то время, организуется колхоз.

Хуторяне сообща спешно построили конюшню для колхозных лошадей. Но когда дело дошло до собрания, на котором было предложено записываться в колхоз, из двадцати хозяйств записалось всего-навсего пять.

- Я погожу, - решил отец, - увидим, как оно будет дальше.

А дальше было вот как. Рано утром - мы, дети, еще не слезали с полатей - к нам в избу с шумом ввалилось три человека: наш хуторянин Никита Маренин, избранный председателем колхоза, и двое чужих.

- Вот, значит, приехали начальники из району, - проговорил Никита. - Разговор есть, Василий Константинович.

- В колхоз вступать будешь? - в упор спросил отца один из начальников.

- Повременю, - ответил отец.

- Чего там!… Давай, пиши заявление.

- Повременю, - повторил отец.

- Ну, в таком разе мы тебя раскулачим!

- Как это?

- А вот так! Лошадь и корову отберем, а тебя с семьей - в Сибирь!

Отец перепугался и написал заявление.

На другой день состоялось общее собрание: хуторяне поголовно вступили в колхоз имени Блюхера.

Вступили вроде не по своей охоте, но вскоре поняли выгоду коллективного труда. Во всяком случае, когда 2 марта 1930 года в «Правде» появилась статья И. В. Сталина [11] «Головокружение от успехов», после которой всем несогласным с коллективизацией было разрешено выйти из колхоза, то в Подгорном таких людей не оказалось.