Записки у изголовья (Полный вариант)

Но, как на грех, плетенный из пальмовых листьев кузов экипажа застрял в тесных воротах.

Постелили для нас дорожку из циновок. Делать нечего! Мы были в отчаянии, но пришлось вылезти из экипажа и шествовать пешком через весь двор. Придворные и челядинцы собрались толпой возле караульни и насмешливо на нас поглядывали.

Какой стыд, какая досада!

Явившись к императрице, мы рассказали ей о том, что случилось.

– Но ведь и здесь, в глубине покоев, вас могут увидеть люди! Зачем же так распускаться? – улыбнулась государыня.

– Да, но здесь все люди знакомые, они к нам пригляделись, – сказала я. – Если мы не в меру начнем прихорашиваться, многие, чего доброго, сочтут это подозрительным. И потом, кто бы мог ожидать? Перед таким домом – и вдруг такие тесные ворота, экипажу не проехать!

Тут как раз появился сам Наримаса.

– Передайте это государыне, – сказал он мне, подсунув под церемониальный занавес (*23) тушечницу императрицы.

– Ах, вы ужасный человек! – воскликнула я. – Зачем построили такие тесные ворота?

– Мое скромное жилище под стать моему скромному рангу, – с усмешкой ответил Наримаса.

– Но построил же некогда один человек низкого звания высокие ворота перед своим домом…

– О страх! – изумился он. – Уж не говорите ли вы об Юй Дин-го (*24)? Вот не ожидал, что кто-нибудь, кроме старых педантов, слышал о нем! Я сам когда-то шел путем науки и лишь потому смог понять ваш намек.

– Но здешний "путь" не слишком-то был мудро устроен. Мы все попадали на ваших циновках. Такая поднялась сумятица…

– Полил дождь, что же прикажете делать? Но полно, полно, вашим придиркам конца не будет. – И Наримаса поспешно исчез.

– Что случилось? Наримаса так смутился, – осведомилась государыня.

– О, право, ничего! Я только рассказала ему, как наш экипаж застрял в воротах, – ответила я и удалилась в покои, отведенные для фрейлин.

Я делила его вместе с молодыми придворными дамами.

Нам так хотелось спать, что мы уснули сразу, ни о чем не позаботившись. Опочивальня наша находилась (*25) в западной галерее Восточного павильона. Скользящая дверь вела оттуда во внутренние покои, но мы не заметили, что она не заперта.

Наримаса, как хозяин дома, отлично это знал. Он приоткрыл дверь и каким-то чужим, охрипшим голосом несколько раз громко крикнул:

– Позвольте войти к вам, можно?

Я проснулась, гляжу: позади церемониального занавеса ярко горит высокий светильник, и все отлично видно.

Наримаса говорит с нами, приоткрыв дверь вершков на пять. Вид у него презабавный!

До сих пор он никогда не позволял себе ни малейшей вольности, а тут, видно, решил, что раз мы поселились в его доме, то ему все дозволено.

Я разбудила даму, спавшую рядом со мной.

– Взгляните-ка! Видели ли вы когда-нибудь нечто подобное?

Она подняла голову, взглянула, и ее разобрал смех.

– Кто там прячется? – крикнула я.

– Не пугайтесь! Это я, хозяин дома. Пришел побеседовать с вами по делу.

– Помнится, речь у нас шла о воротах в ваш двор. Но дверь в наши апартаменты я вас не просила открывать, – сказала я.

– Дались вам эти ворота! Дозвольте мне войти в ваши покои. Можно, можно?

– Нет, это возмутительно! Сюда нельзя, – со смехом заговорили дамы.

– А! Здесь и молоденькие есть! – И, притворив дверь, он удалился.

Раздался дружный хохот.

Уж если он решился открыть дверь в нашу опочивальню, то надо было пробраться к нам потихоньку, а не испрашивать дозволения во всю силу голоса. Кто бы откликнулся ему: пожалуйста, милости просим? Что за смехотворная нелепость!

На другое утро я рассказала императрице о ночном происшествии.

Государыня молвила с улыбкой:

– Никогда не слышала о нем ничего подобного. Верно, он был покорен твоим остроумием. Право, жаль его! Он жестоко терпит от твоих нападок.

Императрица повелела приготовить парадные одежды для прислужниц маленькой принцессы (*26).

– А какого цвета должно быть, как бишь его, "облачение", что носят они поверх нижнего платья? – осведомился Наримаса.

Общему смеху конца не было.

– Для принцессы обычная посуда не годится. Надо изготовить "махонький" подносик и "махонькие" чашечки, – сказал Наримаса.

– Да, – подхватила я, – и пусть ее светлости прислуживают девушки в этих, как бишь их, "облачениях".

– Полно, не насмешничай, это недостойно тебя. Он человек честный и прямой, – вступилась за него государыня. Как чудесно звучали в ее устах даже слова укоризны!

Однажды, когда я дежурила в покоях императрицы, мне доложили:

– С вами желает говорить господин управитель.

– Что он еще скажет, чем насмешит нас? – полюбопытствовала императрица. – Ступай поговори с ним. Я вышла к нему. Наримаса сказал мне:

– Я поведал брату моему тюнаго`ну (*27) историю с Северными воротами. Он был восхищен вашим остроумием и стал просить меня устроить встречу с вами: "Я бы желал при удобном случае побеседовать с нею".

Наримаса не прибавил к этому ни одного двусмысленного намека, но у меня сердце замерло от страха. Как бы Наримаса не завел речь о своем ночном визите, чтобы смутить меня.

На прощанье он бросил мне:

– В следующий раз я погощу у вас подольше.