Записки уголовного барда

Постепенно я понял, что человек он очень осторожный, рассудительный. Осторожность его, скорее всего, произрастала из богатого жизненного опыта. Он был беспризорник, скитался по детским домам и интернатам. При всей его неброскости и разумной скромности фигурой в отряде он был влиятельной.

— Медведь — нормальный мужик. Можно многое доверять, — отрекомендовал еще раз Славка.

Наконец пришли на место. Тепляк 101-й бригады располагался рядом с двухэтажным зданием конторы. На верхнем этаже сидело биржевое начальство— начальник биржи сырья, сменный мастер, главный механик. Все вольнонаемные, за исключением учетчиков. Эти были — зэки. Работенка их была непыльной, а потому новичков среди учетчиков не было.

Тепляк состоял из трех частей. Войдя с крыльца, попадаешь в раздевалку, где на гвоздях по стенам развешаны рабочие телаги, а под лавками битком валяются сапоги с воткнутыми в них портянками. Каждая пара помечена — где краской по голенищу, где прикручена проволочка. У некоторых сапог — надрезы по кромке. У каждого — свои метки. Путать нельзя. За Славкой было закреплено место, ближе к углу, удобнее, чем у других. В этом же углу переодевались и держали одежду еще несколько человек, положение которых позволяло такую привилегию. Слева была дверь в кабинет Захара. В правом крыле с отдельного входа — инструменталка. Хозяином ее был неразговорчивый здоровенный детина с неандертальской внешностью и таким же интеллектом по имени Федька Бутаков. При всей своей умственной недоразвитости — на удивление очень хозяйственный и работящий. Захару он заглядывал в рот, выполнял беспрекословно его команды и просто так в инструменталку никого не пускал. А если и требовалось наточить крючок или заклепать цепь электропилы — принимал инструмент на пороге и тут же захлопывал перед носом дверь. Целый день он сидел внутри, почти не показываясь на улицу. Что-то точил, пилил и клепал. Варил Захару еду и чай. Потом по-халдейски носил прямо в кабинет. Это была здоровенная, особо приближенная к Захару «шестерка». Мужики его тихо ненавидели.

Все начали быстро переодеваться. Старший смены, уже знакомый мне Мешенюк, запрыгнул в кабинет Захара и плотно прихлопнул за собой толстую дверь. У меня рабочей одежды не было, а потому я сидел и думал о том, как буду работать в «парадной».

— Выдадут, не торопись, — переодеваясь, сказал Славка. — Это не на погрузке. Здесь в таком рванье работают только черти.

Он кивнул на угол возле дверей, где, как обычно, галдя и ругаясь, переодевалась петушино-чертовская братия. Гардероб этого угла очень напоминал «спецодежду» погрузочной бригады.

Открылась дверь, высунулась физиономия Мешенюка:

— Новик, зайди к Захару. Насчет одежды надо решить. И еще кое-что...

Я вошел. Справа стоял письменный стол. За ним сидел Захар, откинувшись, как обычно, в вольной позе на спинку стула. Позади него было небольшое зарешеченное окно. В углу — аквариум с рыбками. Прямо передо мной лежак, обитый дерматином. Слева во всю стену шкаф. Если не знать, что ты находишься в тюрьме, — обычный кабинет заводского или фабричного сменного мастера.

— Садись, хуля там среди чертей толкаться. Место для раздевалки нашел?

— Да, в общем, все уже нашел. Со Славкой вместе. Ну и еще там кто-то.

— Кто — «кто-то»?.. Медведь что ль? Медведь, у нас, бля, блатной. Он на JIO-15 переодевается — тоже мне, блоть ебаная! У него кент на пиле сидит. Надо бы прикрыть эту лавочку, а-га-га!..

— А что такое — JIO-15? — спросил я для поддержания разговора. Хотя, честно говоря, было глубоко плевать на эту «ЛО».

— Основная часть производства, Санек, можно сказать — сердце.

— Голова, — добавил Мешенюк.

— Это огромная пила, больше метра диаметром. Управляется оператором из отдельной кабины. Напротив — тоже кабина. В ней сидит другой оператор, который огромными клешнями разбирает пачки хлыстов и кидает их в лоток. В лотке движется цепь с поперечинами. «Хлыст» — это ствол дерева, без веток. Он идет до пилы. Доходит. Оператор, что сидит на пиле, останавливает цепь. Нажимает кнопку — пила — жжик! Другую кнопку нажимает — цепь пошла. Шесть метров прошла — стой! Опять пилой — жжик!.. А хлысты, вон, ты видел, лесовозами подвозят. Краном снимают и— на площадку эстакады. Пачка — двадцать тонн. Так пачку к пачке, пятьсот кубов за смену. Ну и так далее... Потом поймешь. От того, как ЛО-15 успевает, зависит план. Если он есть — все в порядке. Плана нет — головы поотшибаю. Еще раз плана нет — в изолятор. А там, когда из изолятора вышел — глянь, а на ЛО уже другой оператор сидит. А этого куда?.. Правильно — на разделку, на дрова. Если будка, где он сидел, была — голова, то дрова — это...

— Жопа, — закончил глубокую захаровскую мысль Мешенюк.

— Уразумел?.. Так, Миша, давай выгоняй всех на эстакаду. Ночную смену гони в тепляк.

Мешенюк быстро вышел.

— Хорош сидеть!.. Давай выпрыгивай из тепляка!.. — донесся его голос.

Застучали сапоги, зазвякали крючки. Народ нехотя потянулся к длинной эстакаде. Через минуту все стихло. Захар закурил и громко крикнул в сторону инструменталки:

— Федька!..

Влетел детина.