С этими невеселыми мыслями и каторжными разговорами мы как в бреду добрели до барака.
Не успели ступить во двор, как навстречу вышагнул Грибанов:
– Так… Почему так поздно вернулись? Почему не на обеде со всеми?
– Грузить много пришлось. Березу… Вагон резиновый попался, гражданин начальник.
– Новиков… Зайдешь после обеда ко мне! – приказным тоном брякнул Грибанов и быстро пошел в сторону штаба.
– Вот пидор – знает, что люди с ног валятся, и все равно: «Зайди ко мне…» Специально через два часа придет, разбудит и будет гавкать, почему без разрешения спать лег!.. Вот тварь, – пробурчал ему вслед Славка.
Еле-еле поднявшись по лестнице, мы добрались, наконец, до своих коек, последними усилиями стащили canon; и завалились, не раздеваясь. Стало понятно, что с этого дня нас будут не просто давить, а давить насмерть. Без тени сострадания, сочувствия или хоть капли справедливости. Ни поблажек, ни пощады не будет. Ни жалости, ни добра, ни вольностей нам не ждать. Но и отвечать теперь придется тем же. С этого дня мы начали звереть.
Мне показалось, что я падаю вниз головой в какую-то бездонную яму.
Не знаю, сколько времени прошло, но проснулся я от назойливой тряски. Шнырь изо всей силы качал мой шко– нарь, повторяя:
– Новиков – к Грибанову… Новиков, вставай, Грибанов вызывает!
Поднялся тяжело, продрал песок в глазах и пошел в знакомый уже кабинет.
– Гражданин начальник, осужденный Новиков по вашему приказанию прибыл! – во всю глотку издевательски представился я, входя в задымленную каморку. Грибанов довольно осклабился.
– Вольно, вольно. Садись.
Я сел, как обычно, напротив, борясь со сном и лихорадочно думая, как поскорее закончить эту дурацкую встречу.
– Ну, как первый трудовой день? Что делали? Как работа?.. Понравилась?
– Понравилась или нет, пока не понял, – зло ответил я. – Но то, что больше мы вагон втроем грузить не будем – это точно. Нет таких норм.
– До вас все грузили, и никто не жаловался. Ты что, от работы отказываешься? От работы, да?
– От работы я не отказываюсь. Но меня сюда привезли ра-бо-тать, а не умирать, гражданин начальник. Тем более начальник колонии определил на разделку, а не на погрузку, – пошел я в наступление.
– Здесь я решаю, кого куда ставить, – огрызнулся Грибанов. Однако при словах «начальник колонии» слегка осел.
По уже опробованной схеме свои претензии к работе я начал сводить к брехне на тему предстоящего смотра художественной самодеятельности. Брехня, как всегда, чередовалась с правдой.
1 – Вот – руки… Видите, гражданин начальник? Такими
руками ничего, кроме досок, через месяц уже не возьмешь (чистая правда). А в мае – смотр (чистая правда). Меня сегодня или завтра вызовет для беседы на эту тему Филаретов – об этом мне сказал завклуб Загидов (чистая брехня). Замполит всего ивдельского управления лично будет контролировать мое участие в концерте в честь Дня Победы (чистая брехня). Участие без отрыва от производства – то есть днем я буду работать, а вечером помогать в организации концерта (брехня!). Я думал, что вы уже в курсе дела, гражданин начальник. А кроме всего, считаю, что лучшим доказательством моего исправления будет тот факт, что я днем работаю на разделке, погашаю тем самым иск, а вечером участвую в активной общественной жизни колонии (удивительная брехня!). И начальнику отряда – галочка (брехня), и осужденному большая польза (чистейшая правда!)
Брови гражданина капитана сложились в домик, надбровные дуги рванули вверх – мысль, определенно, показалась ему полезной.
– Я в курсе дела. Я замполиту уже про это говорил, – клюнув на брехню, соврал Грибанов. – Но тебе еще рано. Помогать – да. Помогать – другое дело. А Собинов тоже хочет участвовать? Или грузить не хочет?
– Не знаю. За Собинова отвечать не могу.
– Он, я слышал, тоже от работы отказывается? И Керин туда же?
– Отказываемся грузить втроем. Потому что получается по двадцать тонн на человека за смену. Кто такие нормы установил?
– Ты меня спрашиваешь? – сощурился Грибанов.
– А кого мне спрашивать? Ну давайте у прокурора спрошу… Давайте, через вас, письменно.
При слове «прокурор» Грибанова передернуло так, будто прокурор этот уже стоял за дверью.
– Не надо ни письменно, ни устно. Я сам здесь – прокурор и… и…
Поняв, что сморозил ахинею, он замолчал, зашарил по столу руками в поисках спичек, закурил и, выпустив дым прямо в потолок, отрезал:
– В общем, насчет клуба я не против. После работы. Но только запомни – все вопросы через меня. Ни к Филаре– тову, ни к Нижникову без моего ведома не ходить. Вот так. А с Собиновым и Кериным не знаю что делать… Не знаю, не знаю…
– Как что делать? На распределении же решили.
– Ладно, иди спать. Завтра все трое пойдете на разделку. Устраивает?
– Вполне.
– Иди. Иди и запомни: Грибанов думает раньше некоторых. И не хуже некоторых.
«Настоящий идиот», – с удовольствием отметил я. С удовольствием потому, что так легко отвертелся от погрузки, а заодно нашел новый подход к начальству. Вслух же добавил: