Записки уцелевшего (Часть 2)

Он предложил мне выгодную работу - составлять для каждой отдельной свиньи из того, другого, третьего совхоза особую генетическую формулу. В состав этой формулы входили вес свиньи, ее рост, возраст, количество поросят, еще что-то. Все эти данные требовалось умножать, делить, возводить в квадрат, извлекать из них корень. По вычисленным баллам отбирались свиньи для разведения и улучшения породы. Как видно, для животноводства я буду приносить немалую пользу и за каждую свинью получать по десять рублей. Вернее, не я буду получать, князю не положено, а счета, будут выписываться на имя Клавдии.

Странное сложилось у меня положение. Сразу с двух сторон два заработка: писать книгу и считать свиней. Теоретически выходило куда больше, чем Клавдия и я вместе получали на Круглом доме, а практически я нечто вроде инвалида и юридически никто, да и работать в тесноте десятиметровой комнаты было невозможно.

Забежала к нам моя сестра Маша сказать, что в Дмитрове пришел на мое имя перевод на четыреста рублей, а деньги не выдают. О том, что у меня разрыв легкого, мои родители не знали.

Хромая на обе ноги, я поехал в Дмитров, получил по переводу, нашли там для нас квартиру, вернее, летний домик в саду врача Седовой. Но до осени было еще далеко, а там найдем другую квартиру. Я закончу писать книгу, выздоровлю и поступлю на Канал. Таковы были наши мечты.

А практически я лежал, то читал различные книги и справочники по геодезии и топографии, то диктовал Клавдии страницы будущей книги, припоминал, как устанавливал и вертел нивелир и теодолит. Мой отец взялся за свиные формулы. Но математика в Поливановской гимназии была не в чести, умножая и деля, отец постоянно ошибался, а корни и вовсе не умел извлекать. Все его вычисления я проверял и поправлял, не поднимая с подушки головы. К сожалению, я не мог читать Клавдии вслух, сразу начинал болеть булыжник. Раза три приезжал к нам мой тесть, привозил свиные карточки и полученные по доверенности Клавдии деньги, увозил вычисления.

В том же саду в маленьком домике жили две старушки, одна вдова расстрелянного в начале революции жандармского полковника, служившего в Царицыне, другая ее бывшая прислуга. В хорошую погоду по вечерам они выходили наружу и сидели, как на картине художника Максимова "Все в прошлом", а я невдалеке лежал. Полковница мне много рассказывала о прежней жизни.

К нам заходили изредка мои родители, сестры, еще кто-нибудь, Владимир не был ни разу. Мне говорили: зачем меня понесло помогать нести шкаф?

И на самом деле - зачем понесло? Я же был уволен и мог спокойненько стоять - руки в карманы - да наблюдать, как другие тужатся со шкафом. А теперь как нигде не числящийся, да еще не член профсоюза я не имел никакого права хлопотать о бюллетене, даже за несчастный случай...

6.

Как ни скромно жили Владимир с семьей и мои родители, а денег не хватало. Все реже Владимир получал заказы на иллюстрации, изобретение игр сулило всякие блага, но в далеком будущем, заработки отца были совсем мизерные. После освобождения из тюрьмы Машу не восстановили на работе в Геологическом комитете, зато она устроилась коллектором-геологом на Канал и поселилась в соседнем доме с тетей Сашей. Но получала она тоже мало, правда, выручал хороший паек, а десяти долларов от Моины Абамелек-Лазаревой хватало лишь на необходимые продукты.

В Дмитрове открыли торгсиновский магазин со всякой продовольственной снедью. Никогда ни один иностранец им не воспользовался, но дмитровские жители там меняли на продукты серебряные монеты и разные ценности.

Брат отца Николай Владимирович усердно подвизался в редакции "Journal de Moscou", но зарабатывал мало. Его сын Кирилл вернулся из ссылки и благодаря женитьбе получил право жить в Москве. Зарабатывал он как чертежник и того меньше, а у него пошли дети.

Брат отца Владимир Владимирович, к всеобщему удивлению, благополучно подвизался в Банке для внешней торговли, но тоже зарабатывал еле-еле. А у него арестовали и сослали сына и зятя. Надо было снаряжать дочку Олю в Сибирь к мужу.

Тяжелее всего тогда жилось сестре отца тете Эли - Елизавете Владимировне Трубецкой в Сергиевом посаде - детей семеро, мужа Владимира Сергеевича и старшую дочь, восемнадцатилетнюю Варю, в 1934 году арестовали и сослали в Андижан. Семья собиралась туда ехать.

Деньги требовались всем четырем семьям, а семье тети Эли в особенности.

Основными голицынскими ценностями являлись спасенные в 1923 году моим отцом, моим братом Владимиром и мною из дома на Покровке портреты, а также небольшая картина Рембрандта "Обрезание Господне" и мраморный бюст князя Федора Николаевича Голицына, изваянный Шубиным.

Встал вопрос об их продаже. И хоть береглись эти ценности в нашей семье, но мой отец считал, что они принадлежат всем четырем семьям и вырученные суммы надо или делить на четыре части, или передавать только тете Эли как самой нуждающейся.