Записки «важняка»

Я взял справку, которую, кстати говоря, видел и раньше, но почему-то не обратил на нее внимания, и еще раз внимательно с ней ознакомился. Справка как справка. Серая бумага, фиолетовые чернила, в углу гербовая печать и штамп какого-то госпиталя с просроченной датой. Выдана она какому-то капитану интендантской службы Цветкову в том, что ему действительно предоставлен трехнедельный отпуск по ранению.

Скорее всего, эта справка липовая, а вот как она попала к Духаренко я был обязан выяснить, но не сделал этого по какому-то недомыслию. Уверенность в том, что к делу Духаренко эта справка никакого отношения не имела, у меня сохранилась, о чем я и сказал Гельтуру. Но он с этим не согласился:

— Я уверен, что наш Прут потребует от тебя полной ясности в этом вопросе. — И как бы добивая меня, он раздражается глубокомысленным заявлением: — Молодой человек, свет Сереженька! Как только закончится война, приходи ко мне в адвокатскую контору, на Крещатик в Киеве. Я тебя поднатаскаю, а до того, кроме должности полотера, ни на что и не рассчитывай! — Язык у Гельтура со стервинкой. Я молчу, понимая, что Гельтур абсолютно прав.

Решение приходит мгновенно. Пока еще светло, возвращаюсь в штаб дивизии. На это потребуется больше часа. Там остаюсь на ночь, а с утра — в роту. Думаю, что допрос Духаренко по единственному вопросу много времени не отнимет. Значит, с учетом обратной дороги, в полдень буду уже в прокуратуре. Через несколько минут я опять в седле.

3

И вот мы с ним встретились. Сидим друг перед другом в ротном блиндаже, где я на один из порожних ящиков от мин не спеша кладу свою полевую сумку, извлекаю бланк протокола допроса, подкладываю под него кусок картона и тщательно разглаживаю на нем бланк. После этого достаю злосчастную справку на имя капитана интендантской службы Цветкова Николая Федоровича, пододвигаю ее к Духаренко. Все это время он следит с настороженным вниманием за всеми моими действиями, вытягивает шею, стараясь прочесть текст справки, и когда это ему удается, облегченно откидывается назад. Но он явно озабочен моим вниманием к справке и стремится выяснить, чем это вызвано. Поэтому сам спешит с вопросом:

— На что она вам сдалась?

Я недовольно его обрываю:

— Вот это уже мое дело. Лучше скажите, откуда она у вас?

Духаренко морщит лоб, словно обдумывая, что сказать, и отделывается одним словом:

— Нашел!

— Где нашел и при каких обстоятельствах?

— Не помню!

Тогда я начинаю нажимать:

— Эта справка выдана военным госпиталем! Видите?

— Вижу!

— Ее обладателю был предоставлен краткосрочный отпуск после ранения. Ведь так?

Духаренко кивает.

— Какое отношение этот капитан имел к вам?

Духаренко обрадовано заявляет:

— Никакого. Ведь мне, простому солдату, до капитана не дотянуться.

— Это не ответ! — сурово говорю я. — Еще раз спрашиваю: как эта справка к вам попала? Я жду объяснения.

Мой подследственный только решился что-то сказать по существу заданного вопроса, как у нас над головами что-то грохнуло. Это немецкая мина едва не угодила в самый блиндаж. Показалось, что толстенные бревна на нем даже чуточку подпрыгнули и, ухнув, опустились на свое место.

От неожиданности я на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, то исписанные листы протокола допроса слабо присыпаны песком. Я даже некстати подумал о том, что в старину песок заменял промокашку…

Это был обыкновенный утренний обстрел наших позиций немцами, иногда сопровождаемый и артиллерийским огнем. Он повторялся ежедневно, к нему все привыкли и даже присвоили ему название «Гутен морген».

Духаренко тем временем сидел на полу блиндажа.

— Что, испугались? — спросил я.

Духаренко, шмыгнув носом, отшутился:

— Занял более удобную позицию.

Дальнейшая беседа с ним пошла уже по накатанному руслу. Духаренко рассказал следующее.

На второй день его пребывания у Фроськи к ней заявилась с кавалером-капитаном ее давняя приятельница. Духаренко на всякий случай спрятался на чердаке. Оттуда он увидел, что Фроська с этой своей знакомой развесили в сенцах на веревке вещи этого капитана, в том числе ношеную гимнастерку. Духаренко ее приметил и обменял на свою, уже порядком поизносившуюся. Никто этого не заметил. Вещи капитана уложили во Фроськин старый чемодан, а когда стемнело, они ушли, куда — Духаренко не знал. Ну а эту справку на имя Цветкова он потом обнаружил в той гимнастерке. Она была просрочена и никому не нужна, могла сгодиться лишь на завертки цигарки.

Духаренко не врал, и с появлением у него этой справки все вроде как разъяснилось.

Обрадованный этим, я возвратился в штаб дивизии, откуда дозвонился до штаба армии и выяснил, что капитан интендантской службы Цветков действительно служил у них и непродолжительное время находился по поводу какого-то легкого ранения в военном госпитале, откуда прибыл примерно с месяц тому назад для прохождения дальнейшей службы и был направлен в другую часть нашей армии.