Записки «важняка»

В связи с ценностями из авоськи мне запомнился такой забавный факт. Во время составления перечня всех этих ценностей машинистка Гершгорн вдруг попросила меня:

— Сергей Михайлович! Разрешите мне, пока я здесь работаю с вами, хотя бы с полчаса посидеть за своей машинкой с вот этими бриллиантовыми сережками! — Она указала на необыкновенной красоты серьги, оцененные в 24 000 рублей, и добавила:- Ничего подобного мне больше испытать никогда не придется, а это я запомню на всю жизнь.

Я разрешил.

За кремлевской стеной

Летом 1954 года меня вызвал генерал-майор юстиции Красников Иван Васильевич, руководивший следствием в Главной военной прокуратуре Советской армии, и, вручив худосочную папочку, похожую на какое-то архивное дело, приказал:

— Внимательно ознакомьтесь и доложите свое мнение.

Моя догадка оказалась правильной. Дело действительно поступило к нам из архива. Оно легло на мой письменный стол небольшой стопкой бумаг, листов на 30–40. По нему проходил какой-то, мне неизвестный, бывший нарком сельского хозяйства Азербайджана Беленький Ю. А., арестованный и осужденный к высшей мере наказания в 1937 году с предъявлением обвинения в контрреволюционной деятельности.

К расстрелу его осудило Особое совещание НКВД СССР. К материалам дела была приложена и справка о приведении приговора в исполнение.

До тех пор мне сталкиваться с такого рода уголовными делами не приходилось. Этот сугубо гражданский человек к числу военнослужащих не относился. Тем не менее я был обязан выполнить приказ и поэтому тотчас добросовестно углубился в изучение дела.

Прежде всего бросилось в глаза то, что дело было возбуждено абсолютно безо всяких к тому законных оснований. В нем отсутствовали первичные доказательства причастности Беленького к какой-либо контрреволюционной организации, сам он, по существу, ничем и никем не изобличался. Правда, в последующем к делу были приобщены куцые протоколы допроса нескольких свидетелей, причем допросы состоялись значительно позднее ареста Беленького. Конкретные его преступные действия в этих протоколах не упоминались. Очных ставок с ними не проводилось. К своему удивлению, я даже обнаружил, что все эти протоколы были лишь в копиях, заверенных самим следователем, что являлось грубейшим нарушением закона.

Обвиняемый Беленький свою вину категорически отрицал. На одном из допросов он даже заявил, что еще до революции активно участвовал в политических выступлениях, посещал марксистский кружок в Баку, где его видел Анастас Иванович Микоян. Конечно, это никем не проверялось.

На следующий день я обо всем доложил Красникову.

Надо сказать, генерал Красников в нашем прокурорско-следственном коллективе пользовался большим авторитетом. Уже пожилой, собиравшийся вскоре идти на пенсию, он отличался ясностью своих суждений, был строг, но справедлив. Следствие Красников знал и любил.

Должен подчеркнуть, что массовые проверки и пересмотры судебных приговоров, а также решений Особого совещания, принятых по уголовным делам, сфальсифицированным в органах НКВД и НКГБ, начались у нас лишь после известного выступления Н. С. Хрущева.

С этой целью в Главной военной прокуратуре было создано несколько отделов, занимавшихся реабилитацией необоснованно осужденных. И дело незаконно осужденного к расстрелу Беленького явилось едва ли не первым из них. Генерал Красников, выслушав мой доклад, в приказном тоне произнес:

— Примите это дело к своему производству по вновь открывшимся обстоятельствам и возобновите следствие! — И добавил: — Придется войти с представлением к Генеральному прокурору Союза и подготовить проект его протеста в Верховный суд на отмену принятого решения и о прекращении этого дела за отсутствием в действиях Беленького состава преступления.

На следующий день, утром, мне позвонил генерал Красников и предложил к нему зайти.

Как только я вошел в его кабинет, он буквально огорошил меня:

— Сегодня вам предстоит съездить в Кремль и допросить товарища Микояна Анастаса Ивановича, проверив правильность показаний этого Беленького. Договоренность с Микояном имеется. Пропуск в Кремль вам заказан на 12 часов.

Возвратившись к себе, я подумал: «Совершенно ясно, что предстоящий визит в Кремль, к Микояну, который после смерти Сталина и при Маленкове еще продолжает находиться в руководстве Коммунистической партии и занимает высокое положение Председателя Верховного Совета СССР, весьма и весьма ответственный, далеко выходит за рамки всего того, что мне приходилось выполнять по службе».

В то же время этот визит давал мне возможность взглянуть на Кремль изнутри. Ведь в те годы свободный доступ туда был закрыт.

… Меня встретили два капитана из кремлевской охраны, подтянутые, вежливые. Один из них сверил пропуск с моим военным удостоверением, взглянул на мои погоны подполковника юстиции, а затем пропустил вперед, поинтересовавшись:

— Куда вам следует идти, знаете?

Я не знал, и тогда он показал на дорогу, что шла вдоль внутренней стороны Кремлевской стены.