Записки ведуна. Утопленник Васька и другие истории (СИ)

Вышел во двор, огляделся, в наглую точку поставил, результат закрепляя, и пошёл себе. Народ и забыл тут же: служба какая-то начиналась.

И пока шёл я в лес отдохнуть, слушал, как колокола играли, и другой оттенок был у звона.

Чистый.

История шестая. За рекой Смородинкой

С отпуска я довольный приехал: и отдохнул, и поработал для души с удовольствием. Дома всё хорошо оказалось: Антишка квартиру в порядке держал. Дождался, пока я вещи разберу да один останусь, и полный отчёт мне представил, что тут без меня творилось. Только смотрю, нет-нет, да скосит глаза виновато, вроде как умалчивает о чём-то. Ладно, думаю, подожду, торопить не буду.

Договорил он и мнётся стоит, с лапки на лапку: вроде и хочет сказать, а опасается, что я рассержусь.

— Выкладывай, что там у тебя ещё, — говорю. — Не мнись зря.

Он так на меня взглянул глазищами своими, в сторону покосился и лапкой кого-то поманил. Гляжу — а из-за шкафа ещё одно такое чудо выходит, только шерсть коричневая, с рыжим отливом. Подошло робко так к моему квартирному и глазки в пол.

Я даже вроде как понимать начал, в чём дело, а Антишка это рыжее за лапку взял, на меня виновато-просительно посмотрел.

— Это Глаша, — говорит. — Подружка моя. Вот.

Вот я деда понял, когда он меня утром дома с девкой увидал… И выгнать эту Глашу повода нет, и обижать Антишку не хочу: нравился он мне и как существо, и как квартирный, а тут у него любовь, как-никак. И «добро» дать язык не поворачивается: привык я уже, что у нас дома мужики только. А тут какая-то Глаша по ночам шуршать будет, с моим квартирным амуры крутить…

А они почуяли, что настрой у меня мятущийся, за ноги с двух сторон обняли, Глафира эта в глаза просительно заглядывает, а Антишка вздыхает тоскливо: мол, жить без неё не могу, хозяин.

Посмотрел я на эту сладкую парочку и не выдержал, махнул рукой:

— Живите, — говорю. — Только чтоб я вас не слышал.

Они оба аж засветились от счастья, кивнули, и Глафиру ветром сдуло: чтоб не сердить меня своим присутствием, значит. А квартирный мой ещё раз на меня с благодарностью посмотрел и за ней следом улепетнул.

Дед подаркам обрадовался, а промеж делом опять на правнуков намекал. А мне и отшутиться не в силу: как себя осознал да вспомнил, совсем на людей иначе смотреть стал. Раньше-то как у всех было: что перед глазами, то и вижу — тело для тряпки. А теперь я куда глубже да больше видел. Друзей у меня поубавилось сразу, с подружками я на «нет» всё свёл — даже для тела не в радость стало с ними встречаться: пусто да скучно. С навками и то теплей и душевней было. А с живыми бабами ни о жизни не поговорить, ни о делах духовных тем более. Знал я уже: есть у меня та, с которой мы по жизням вместе шли. Только узнать не всегда могли друг друга — для того надо было прежде себя вспомнить. Я, с тех пор как вспомнил, тосковал по паре своей, её найти хотел.

А ещё по работе я затосковал. Не по официальной своей, она никуда не делась, а по настоящей, где силу приложить можно, живым себя почуять, чтобы душу грело и радость доставляло. А где её приложишь? К людям — они другого ждут, моя помощь им без надобности, а к духам — так пусто вокруг. Человеческая нечисть — не природная. Те разумные, в гармонии с миром живут, для пользы и для дела, интерес свой во всём блюдут. Хочешь — договаривайся, обманешься — на себя пеняй. А у человеческой одни инстинкты — сожрать и выжить. Кто посильней да зачатками понимания обзавёлся — тот и главный.

Район свой я от всякой дряни давно вычистил, пока вспоминал да силу пробовал, а «разумных» — раз-два и обчёлся. Сидят они себе на местах, своё жрут, не наглеют, чего их трогать? По другим районам я ходил, конечно, но в дела тамошние не вмешивался. Мелочь от меня пряталась, а крупные твари не трогали: кто попытался — в небытие отправился, остальным соображалки хватило тихо сидеть. И я их не трогал: свято место пусто не бывает, а по мне лучше со знакомыми тварями дело иметь, чем каждый раз новую дрянь убирать — всё равно наплодятся да навылазят — «магов» всяких много развелось. А я, чай, не ассенизатор, не нанимался.

И тем сильнее я удивился, когда потянуло меня в другой конец города.

Дождался я выходных и поехал туда. Не был я в том районе ни разу, хоть город свой. Добрался, смотрю — а там ужас, что делается: в каждом доме тварей столько — впору бригаду ассенизаторов вызывать. Не твари, конечно, меня звали — земля стонет, просит от лишнего очистить. А источник «добра» такого в глубине, искать надо. Собрался я с духом, границу клоаки этой переступил, пошёл искать. Иду — а вокруг взгляды недобрые, злые. Так бы и сожрали, только страшно — незнакомую силу чуют, непонятную. Шипят, что змеи, и ухватили бы за ноги, да не настолько голодные, чтобы страх свой пересилить.