Читаем Записки военного врача полностью

Фотография ходила по рукам раненых. Каждый держал снимок бережно, как малую птаху. Смотрел, вертел, давая оценку.

— Да, молодец! Эх, обнять бы такого!..

— Братцы! Очень похож на моего Петьку!

— Без отцов растут… Что поделаешь — война!

А на обороте фотографии — три надписи:

«Папа, убивай немцев! Андрюша».

«Товарищ цензор! Эти каракульки нацарапали вместе с сыном. Если карточка выпадет из конверта, отправьте, пожалуйста, ее по адресу: Пятигорск, Теплосерная ул., д. 36, кв. 4. Е. Л. Поповой. Буду очень благодарна».

Просьба была понятна. В ней завуалированное беспокойство матери: не изымут ли эту фотографию.

И сбоку надписи краткий ответ: «У нас ничего не выпадает». Чуть выше — штамп: «Просмотрено военной цензурой. Ленинград. 160».

Много с тех пор утекло воды. Но время сохранило фотокопию с этого снимка.


Госпиталь продолжает работать в напряженной обстановке осажденного города. Бедам, кажется, не будет конца.

Госпитальные запасы топлива тают с каждым днем, дрова для печей выдают предельно скупо. Ходячие раненые спят в шапках, поверх одеял — шинели.

В палатах понемногу исчезают стулья, табуретки, прикроватные тумбочки, доски из-под матрацев. Раненые называют это «приварком» к дровам. С этим «приварком» запаса дров должно хватить до середины января.

И все-таки раненые строго выполняют постановление старостата палат: из дровяного пайка от каждого отделения ежедневно выделяют по два полешка для отопления «оранжерейной» палаты.

События одного вечера и ночи

осле работы, в дни, установленные по строгому графику, в главной аудитории госпиталя начинала свою работу научно-практическая конференция врачей.

Сегодня я опоздал к началу на три минуты. Дверь закрыта. Опоздал — пеняй на себя. Однако мне повезло. Врач Зинаида Светлова подошла со свертками диаграмм. Постучалась в дверь.

Я попытался юркнуть на конференцию за спиной Светловой. Но не тут-то было. Это заметил Ягунов:

— Грачев! Вы почему опоздали и вошли без разрешения?

— Виноват!

— После конференции явиться ко мне! Садитесь.

В аудитории как бы прошелестел ветерок. «Будет мне бенефис», — подумал я. Это слово «бенефис», с легкой руки Савицкого, вошло в терминологию госпиталя. Под ним понимали ягуновский «разнос».

На трибуне начальник седьмого отделения хирург Горохова. Тема ее доклада: «К методике тренировки ходьбы раненых в тазовой повязке с целью подготовки их к эвакуации».

Очень важный и актуальный вопрос. Дело в том, что лечение переломов бедра проводилось по общепринятому принципу щадящей терапии — дать больной ноге полный покой гипсованием до пояса. Но для этого требовалось лежать продолжительное время: от двух до шести месяцев. Такое длительное лежание сопровождалось довольно часто неприятным осложнением: жизненный тонус раненых падал, мышцы атрофировались, терялся аппетит, психика была в состоянии депрессии.

— Какое там самочувствие! — жаловались раненые. — Лежим бревно бревном! И конца-края не видно…

И вот теперь Валентина Николаевна Горохова предлагает учить раненых ходить раньше принятых сроков. Тем более что условия перевозки по Дороге жизни позволяли эвакуировать только тех раненых, которые в пути могли хоть немного передвигаться и сидеть. Схематично говоря, метод Гороховой сводился к следующему: медицинская сестра спускала загипсованную ногу раненого на пол. Больной садился. После тренировки в сидячем положении раненого ставили на костыли — приучали ходить по ровному полу, а потом и по лестнице.

Конечно, предложение Гороховой было смело и необычно. Да и сами такие «ходоки» чувствовали себя неуверенно, боясь сломать ногу. А часть из них относилась к такому методу даже с возмущением. Командование госпиталя, руководствуясь существующими нормами и показаниями, не разрешило эвакуировать раненых в тазовом гипсе. Подготовка их оставалась прежней — длительной. Но Горохова продолжала такие тренировки на своем отделении. Кто был прав? Раненые, командование госпиталя или хирург Горохова. Об этом речь позже.

Несмотря на то что конференция закончилась поздним вечером, «бенефис» от Ягунова я получил…

А в полночь меня разбудил работавший в нашем госпитале Владимир Андрианков:

— Сколько у вас патронов к нагану?

— Двадцать.

— Быстро одевайтесь!

— Что случилось?

— Есть предположение — немцы выбросят десант…

Для охраны госпиталя каждую ночь назначался караульный патруль. В эту ночь он был усиленный.

В числе других я облачился в валенки, полушубок, шапку-ушанку, теплые рукавицы. Поверх полушубка кобура с наганом.

Мой маршрут по Менделеевской линии. От госпиталя до набережной Невы и обратно. Смена — через час.

Ночь. Непробиваемая тьма. Лишенные света дома. Гулкие и размеренные звуки метронома — бьется сердце Ленинграда.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное