Записки военнопленного

Другой настораживающий момент — квалификация совершённого на «Пушкинской» преступления. Весной 2003 года дело возбудили по статье «хулиганство, совершённое группой лиц» (ст. 213 ч.2 УК РФ), но в декабре того же года Госдума приняла поправки к УК и теперь в состав преступления включили действия с применением оружия либо предметов заменяющих его. Раз при нападении оружия не применялось, значит, и хулиганства в юридическом понимании совершено не было, и Тихомиров переквалифицировал обвинение на статью 282 ч.2 УК РФ — «унижение национального достоинства совершённое публично, организованной группой, с применением насилия». Я сразу понял, что это самое слабое место обвинения. Одно дело простое избиение человека и совсем другое — унижение его национального достоинства; здесь для образования состава преступления недостаточно только нанесения ударов, а необходимо совершение призывов или действий унижающих его нацию, касающихся его национального происхождения, оскорбляющих его достоинство как представителя определённой нации. А кавказца на «Пушкинской» просто избили — без призывов, без лозунгов, молча, без слов.

Базовый массив собранных доказательств обвинения покоился на показаниях свидетелей. Внешне здесь всё было чётко и логично, даже слишком чётко и логично. Внимание привлекли протоколы допросов проведённых Тихомировым — монолитные, грамотно скомпонованные тексты с подписями соответствующих свидетелей. Если Сахаров задавал вопросы и дословно записывал полученные ответы, то Тихомиров сам составлял от лица свидетеля единый текст, протокол подписывался и подшивался в дело. Оставшиеся верными товарищи рассказали мне о предложенном каждому двухвариантном выборе: или подписать нужные стороне обвинения показания, или самому стать обвиняемым и отправится в тюрьму. Мой старый приятель Вострокнутов отсидел за решёткой девять месяцев только за то, что не стал оговаривать меня, подписывая сочинённый Тихомировым протокол, а занявший такую же позицию Миша Втюрин чудом избежал ареста (впоследствии с парней сняли обвинения и полностью оправдали). Запуганные подростки (в основном, подростки) послушно подписывали бумаги, едва ли отдавая отчёт, в чём они свидетельствуют. Поэтому я рассчитывал, что на судебном заседании свидетели неизбежно запутаются в своих-несвоих показаниях, демонстрируя противоречия между реально известной им информацией и информацией содержащейся в составленных Тихомировым протоколах.

Некоторые показания показались забавными. Например, один свидетель сообщил, что наше знакомство состоялось в буддийском храме Калачакры (самый большой европейский буддийский дацан, Санкт-Петербург), где я жил в 2001-02 годах, вероятно совмещая руководство экстремистским сообществом с духовной практикой, устремлённой к достижению нирваны по методу религиозного течения дхог-чен. Другой рассказывал о нашей встрече в книжном магазине на Невском проспекте и случайном знакомстве за обсуждением книги Артура Шопенгауэра «Мир как воля и представление». Третий неуёмно восхищался моей эрудицией и глубокими, по его мнению, познаниями в истории, философии, литературе и т. д. и было непонятно, зачем вообще он это рассказал, и какое отношение имеют его показания к уголовному делу.

Недоумение вызвал текст социогуманитарной экспертизы печатных изданий «Шульц-88». Слишком познавательный и предельно отвлечённый от подлежащих доказыванию в суде обстоятельств текст. Последняя работа Николая Михайловича Гиренко — достаточно известного в определённых кругах деятеля, гармонично смотрелась бы на страницах какого-нибудь культурно-исторического журнала академии наук; для использования в уголовном судопроизводстве работа Гиренко выглядела непригодной. Учёный не поленился разъяснить «истинное» значение скандинавских рун, обрисовал основные аспект учения Елены Петровны Блаватской, высказал свои предположения о местонахождении таинственной Шамбалы, и я с трудом представлял, как текст экспертизы будет зачитан в российском суде, и какую реакцию вызовет.

Присутствие духа не оставило меня и пусть обвинительный приговор был неизбежен, я не собирался отказываться от сопротивления. Мне предстояло выстроить наиболее эффективную линию защиты и убедительно провести её назло ожидающим, что я сломаюсь, врагам. «Мы ещё поборемся, господа судьи! Мы ещё повоюем!» — мысленно повторял я вновь и вновь.

Начало судебного заседания