Записки взрослой женщины. Сборник, повести рассказы

Я включилась в игру и, приподняв пальчиками широкий подол платья, пару раз «повернулась», ничего не понимая. А сотрудники стали звонить по телефонам и говорить кому-то, что к ним в отдел привели пермячку и можно прямо сейчас посмотреть. Тут я, честно говоря, совсем растерялась и от растерянности перебрасывала косу то на грудь через правое плечо, то назад, то на другую сторону. Наконец в кабинет вошла строгая возрастная дама, все расступились. Дама приподняла очки, висящие на цепочке, оглядела меня, сложила руки у груди, как для аплодисментов, и резюмировала:

– Славная пышечка! Значит, на четыреста граммов можно еще жить!

И тут как прорвало, со всех сторон закричали:

– Правда, что вам по четыреста граммов масла дают?

– У нас говорят, будто в Перми масло по карточкам, и всего по четыреста граммов!

– Как вы обходитесь на четыреста граммов?

– Вам хватает четыреста граммов?

Ох, вот оно что! В Воронеже стало известно – Шмыга, разумеется, рассказал! – про норму отпуска масла жителям Перми. Они, эти люди с завода «Сигнал», похоже, встревожены. Никак в толк не возьмут, что пока не ввели норму, мы, работающие с утра до вечера за проходной, вовсе не видали масла сливочного. Разве что порой перетопленное из прогорклого удавалось купить. А теперь – ешь, не хочу!

– Не карточки, а талоны, – начала я свой подробный рассказ о мудром решении Пермского горисполкома.

– Но ведь получается всего по десять граммов в день! – ужасались жители Воронежа.

– Больше! Делите четыреста на тридцать, больше получается. Да и не каждый же день есть масло?! Когда-то и маргарин, – возражала я, смутно догадываясь, что дело не в арифметике. Мне на самом деле хватало масла по талону, даже оставалось. На семью – мама, папа, я – получалось кило двести каждый месяц, а мы к такому изобилию не привыкли.

– Неужели вы там маргарин на хлеб мажете? А на чем яичницу-глазунью жарить?

– На подсолнечном, – отвечала я простодушно. – И хлеб в подсолнечное макать с солью очень вкусно.

Этим моим словам снабженцы завода «Сигнал» ужаснулись, некоторые захихикали, на лицах других возникла гримаса отвращения. Я поняла, что пропустила какие-то радости жизни, и решила обязательно попробовать яичницу, жаренную на сливочном масле. Вот приеду домой… Ой! Мне ж сегодня обернуться надо туда-сюда с антеннами. Я ж на транзитном самолете: он пока летит в Харьков, а на обратном пути надо на него подсесть. А мы тут про карточки рассуждаем!

Все началось накануне, во вторник. Я ни в какой Воронеж не собиралась, и ничто, как говорится, не предвещало. Хотя Ленка-копировщица в обед по привычке раскинула карты. Она всегда носила с собой неигранную колоду, чтобы погадать: кому на мужа – узнать, гуляет не гуляет, кому на деньги – дадут не дадут премию. Если дадут – веселый интерес падает, то есть десятка пик. А если гуляет, то дама ложится на бубнового короля. Бубновый король – тот, который женатый. В этот раз выходило: премия под вопросом, муж под подозрением, а мне – карьерный рост и дальняя дорога. Меня больше личная жизнь интересовала, сильно зависящая от намерений трефового короля, а вышло вон что: и неожиданно, и маловероятно. А все же карты, когда колода неигранная, правду говорят.

Сан Саныч Шмыга, запойный инженер-конструктор первой категории, дослужившийся к пятидесяти годам до заветной и предельной по его способностям должности заместителя главного конструктора, прослыл в коллективе ходячей неприятностью. Как накосячит, так обязательно козла отпущения найдет, а сам выйдет из воды сухим. Или полусухим, по крайней мере.