Записки Замухрышки (сборник)

Рядом на ступеньках, возле сараев расположились наши соседки по дому: тетка Катя (Атакина мать) и Балда (свиновод). В то время им обеим было лет по пятьдесят. Здоровье уже не то. Тетя Катя стала рассказывать Балде, что существует прекрасный способ избавиться от… (шел неизвестный мне медицинский термин) с помощью мочи. Я «встала в стойку». Ну, подумала я, сейчас пополню запас своих медицинских знаний.

Тетя Катя стала излагать методику лечения. Надо было, оказывается, не что-то там делать с мочой, а пить ее по определенной схеме. Я просто обалдела. Пить! Мочу! И, видимо, при этом шевельнулась. Тетки вдруг замолчали, повернули головы в мою сторону и уставились как на марсианку. Потом Балда сладким голосом проговорила: «Иди, деточка, поиграй в сторонке, а то ты скучаешь».

Как же! Я-то совсем не скучала, а даже наоборот. Но пришлось притвориться незаинтересованной деточкой и уйти. А как же мне хотелось послушать все до конца и обогатиться бесценным опытом!

Несмотря на некоторые неудачи и промахи, я не забрасывала свою медицинскую практику, но случай с кошкой научил меня кое-чему. С некоторых пор больных я выбирала более спокойных и молчаливых.

Впрочем, врачом я так и не стала, сама не знаю почему.

РАЗВЛЕЧЕНИЯ С ПРИЯТЕЛЕМ

С Толиком, или Доходягой, я никогда не скучала. Мы с ним составляли отличную игровую пару: никто из нас не верховодил. Мы были спокойными, незадиристыми и творческими личностями. В зависимости от времени года мы старались играть в «сезонные» игры. Это выглядит по-дурацки только на первый взгляд.

Однажды, еще до принятия этого правила, мы с ним играли в «Спящую красавицу». Дело было зимой. Я, естественно, исполняла роль красавицы. Мне предстояло проспать до тех пор, пока мой освободитель не перерубит всех врагов. Я устроилась на столе в саду. Толик для красоты засыпал меня снегом и красивыми сосульками, а сам отправился на битву.

Вокруг сада торчали из снега засохшие палки и ветки, игравшие роль неприятеля. Деревянным мечом, обклеенным серебренной фольгой, мой рыцарь принялся уничтожать сухостой, что-то громко выкрикивая. Я же «спала». Все больше разгорячаясь, он увлеченно рубил направо и налево. Я терпеливо «спала».

Когда Толик устал, вид у него был как у коня, проскакавшего сто миль без остановки. Я же представляла собой трясущееся от холода, синее, сопливое существо, которое даже коню не захотелось бы оживлять поцелуем.

В тот раз я долго болела. С тех пор было решено: если плыть куда-то, то летом, чтобы не простудиться, если играть в верхолазов, то обязательно зимой – мягче падать.

Когда погода не позволяла болтаться на улице, мы с удовольствием смотрели диафильмы. Самым любимым была сказка о братьях Лю, в которой семь китайских близнецов успешно дурили какого-то мандарина и в конце концов утопили его в море.

Оставаясь одни дома, мы часто сидели под столом с опущенной до пола скатертью, и тихо рассказывали друг другу разные истории. Вредный мальчишка неожиданно поднимал краешек скатерти и, жутко вращая глазами, показывал пальцами в сторону печки. Я видела чьи-то ноги, обутые в сапоги. А ведь, дома никого не было! Толька начинал дико хохотать. У печки стояли начищенные сапоги его отца. Хоть я и знала про этот трюк, но каждый раз пугалась.

Я любила бывать у Тольки в гостях еще потому, что у них в комнате на обеденном столе стояла чудесная ваза, которую можно было рассматривать часами. Ваза представляла собой толстое, развесистое дерево, у подножья которого сидел пастушок со стадом овец и играл на дудочке. Из вазы свешивались фантастические цветы, напоминающие ветки дерева. Так хотелось стать крошечной, сидеть под деревом, слушать дудочку и мечтать.

Тетя Оля всячески поощряла нашу дружбу. Она боялась, что на улице ее сын наберется от мальчишек всякой гадости. А чему плохому могу научить я?! Только одного не учитывала тетя Оля: выходя на улицу, мы все равно в ней растворялись, общаясь со всей нашей дворовой шпаной. Правда, к нам как-то ничего особенно плохого не прилипало.

ПОДРУЖКИ

Всю жизнь мне не везло на подружек. Ребят вокруг всегда было полно, и со многими я дружила. А вот девчонок моего возраста насчитывалось всего две-три. Мы иногда играли вместе, но это было, скорее, исключение, чем правило. Все сидели по своим садам и дворам.

Одну из девчонок я хорошо запомнила по детской обзывалке. Мы дразнили ее: Софа-немома. Так, и еще что-то прибавляя, кричала высунувшаяся в форточку бабка, когда хотела загнать внучку домой. Софка обижалась до слез, может быть и не на нас, а на свою бабку, понять которую мы не могли.

Софкина бабка была непростая. Несмотря на преклонный возраст, она кормила семью из пяти человек совершенно одна, умудряясь работать только три месяца в году – летом.