Записки землянина

Смотрел на все будто с потолка.

Почти не видел лиц одиноких фигур, обшаривающих убитых воинов, только согнутые спины и макушки. Среди них были и женщины. Безутешные ли это вдовы или еще кто, но иногда я видел их лица, обращенные к небу с молитвами. Они выглядели сплошными белыми пятнами, от которых исходил свет. Дальше я не смог выдержать. Подступивший комок к горлу гнал перед собой слезы.

Потом увидел дуэль Лермонтова с де Барантом на Черной речке, после чего его выслали на Кавказ. Правда, кто был Лермонтов, а кто Барант я не смог узнать, по той же причине подглядывания сверху. На мой вопрос «нельзя ли сместить точку обзора так, чтобы лучше разглядеть детали?», Пазикуу начал говорить что-то о плотных слоях атмосферы, которые при изменении угла наблюдения все более препятствуют проникновению света в должной для этого мере. Когда он дошел до фата-морганы, я перебил его и попросил не продолжать, поскольку и это было недоступно для моих серых клеток. Ощущение присутствия в качестве невидимого наблюдателя и так является сверхжеланием и просить большего значило бы, по меньшей мере, неприлично.

В этой дуэли ни кто не был ранен, тем более убит. Несколько фигур поначалу находились вместе. Потом две отделились от основной группы, заняли позиции и по очереди произвели выстрелы. Мне показалось, что один из них после этого припал на колено. К нему подбежали двое, но он тут же встал и направился к своему противнику.

Могли ли они представить, что в этот момент на них смотрят из будущего?

Я даже не смогу описать, что со мной происходило тогда!

Я видел это! Видел сражения второй мировой, в тайне надеясь увидеть там своего деда; разгром Перл Харбора японцами и недостойные последствия в Хиросиме и Нагасаки; бои в Сталинграде и блокаду Ленинграда, его «дорогу жизни»; взятие Берлина. Видел сожженную и взятую Наполеоном Москву, его отступление; казаков в Париже и остров Святой Елены.

Одновременно с просмотром Пазикуу рассказывал о принципе работы зондов, раскиданных по вселенной. Они представляют собой как бы огромную подзорную трубу, телескоп, позволяющие сократить расстояние. Зонды размещены таким образом, чтобы улавливать свет на различных отрезках его распространения. Они так же универсальны и способны расшифровать не только земной свет, но и многих других планет, солнечных систем, галактик. Обновление информации происходит ежесекундно и передается путем все тех же «жалюзо».

Но одно обстоятельство мне было все-таки не понятно.

Когда я заговорил о более древних датах — Троянской войне, аргонавтах, Всемирном потопе, Моисее и о Христе — Пазикуу всякий раз находил причину не показывать этого. То облачность была, то какой-то парад планет и звезд, то несоответствие и неточность дат и прочее (хотя динозавров показал!)

В конце концов, мое терпение лопнуло.

— Пазикуу, может хватит кормить меня сказками, — начал я как можно мягче. — Ни за что не поверю, что нельзя увидеть хотя бы один день из скитаний Моисея, путешествия Христа или осады Трои. В чем дело? Я постараюсь вас понять.

Пазикуу поерзал на стуле, потом встал, подошел к холодильнику, зачем-то открыл его, закрыл и снова вернулся ко мне.

— Знаете ли, Стасик, — он посмотрел на монитор, показывающих каких-то двух бронтозавров. — Я не могу. Всему есть предел, за которым могут последовать необратимые последствия.

— Для кого?

— Сначала для вас. Ну а потом для других.

Я нахмурился.

— Вы же дневник ведете. А если кто возьмет на веру?

Некоторое время я прибывал в замешательстве.

Все равно, что-то не состыковывалось.

— А то, что со мной сейчас происходит не вызовет последствий? — пошел я в наступление. — По-моему ничего хлеще не может быть, чем какие-то кадры из прошлого. И вряд ли кто поверит, что я у вас побывал, если вы мне, конечно, не дадите какой-нибудь сверхъестественный прибор в доказательство. Если уж на то пошло, то я скорее здесь с ума сойду, чем от фактов прошлого. Другие же вы мне показываете.

— Только те, которые имеют неоспоримые доказательства.

— Выходит, всего этого не происходило.

— Происходило.

— Тогда в чем дело? — не унимался я.

— Было, но, — замялся Пазикуу. — несколько в других качествах. Вот если убрать фотографию, кино, все записывающие устройства из вашего общества, все то, что может послужить свидетельству того или иного события, кроме печати, а потом, через тысячу лет описать те же события в научной литературе — мнения будут неоднозначными. Споры будут все равно продолжаться, так как учитываться будет все, в том числе и желтая пресса.

— Она и в те времена была?

— Она родилась одновременно с возникновением письменности.

Я почесал лоб

— Тогда наоборот нужно установить правду. Подтвердить или опровергнуть. И споры прекратятся.

— Тогда история как наука перестанет существовать.

— А я думаю, она просто перейдет в другое качество.

— А как быть с летописцами, которые после этого окажутся лжецами, с религией, культурой?