Записная книжка штабного офицера во время русско-японской войны

Солдаты, оглядывающиеся назад, перестают быть грозными, и вскоре вся их линия начала отступать через хребет, который служил им первой позицией. Скоро стала ясной причина их озабоченности. Окасаки покинул главные силы Куроки в 1 ч. 30 мин. ночи и, двигаясь к северу насколько мог скорее, в 8 ч. утра оказался так близко от Сасаки, что через час мог бы уже присоединиться к его левому флангу и вполне обеспечить этим обход русской позиции. Со всей уверенностью, которой должен отличаться хороший генерал, действующий совокупно с другим, Окасаки предпочел достигнуть большего. Будучи уверен, что если Сасаки и не нанес самостоятельного поражения русским, то во всяком случае будет в состоянии удержаться на своей собственной позиции, Окасаки двинулся дальше к западу и, прогнав несколько слабых русских застав, занял высокую гору, господствующую над узким проходом, через который пролегал путь отступления русских. В полдень показалась отступающая русская колонна, пробиравшаяся по извилистому дну дефиле, такому узкому, что в некоторых местах люди могли идти только фронтом по четыре человека. В эту-то длинную, извивающуюся массу людей японцы, расположенные вдоль южных обрывистых скал, стреляли с такой же безнаказанностью, с какой спортсмен стреляет на индийских охотах по загнанному тигру. Русские не могли взобраться на отвесные стены дефиле, а японцы стреляли с краев скал по ним.

Так эта злополучная колонна продолжала движение, как бы прогоняемая сквозь строй и корчась от боли в наиболее опасных местах, как раненая змея, пока наконец агония не кончилась. Русские выслали парламентера с белым флагом с целью узнать, могут ли перевязочные пункты сразу начать свою работу, подбирая раненых, что и было своевременно разрешено. Впоследствии между японскими офицерами было много разговоров о том, имели ли русские право при подобных обстоятельствах унести с собою ружья и патроны. Японцы считают, что русские при прохождении через дефиле потеряли убитыми по меньшей мере 500 человек, и никто не может сказать, сколько их было там ранено. Японцы утверждают, что при хорошей стрельбе каждый русский должен был быть ранен, но их люди очень разгорячились. Вот другая версия этого дела в передаче Фуджии:

Отряд Окасаки зашел в тыл правому флангу противника и, заняв очень высокую и крутую высоту, долгое время стрелял по русским, которые беспомощно втянулись в узкий проход, через который их гнала бригада Сасаки. Гора, на которую Окасаки удалось взобраться, была самой высокой в этой местности и настолько обрывиста, что японцы не могли спуститься вниз к русским, а русские взобраться к японцам. Расстояние, отделявшее японцев от русских, колебалось от 300 до 1000 ярдов. К несчастью, у Окасаки не было орудий. Противник продирался через дождь пуль в полном беспорядке и был почти истреблен. Случай, представившийся Окасаки, можно только сравнить с выигрышем gros lot в Гамбурге!

С этим мнением я не вполне согласен. Я думаю, если и представляются счастливые случаи для одной сражающейся стороны, то они не должны совершенно исключать их для другой. В противном случае в чем же заключается слава? На самом деле я предпочитаю роль Сасаки у Пенлина, чем роль Окасаки, несмотря на то, что высоко уважаю последнего генерала. Другой офицер, посетивший это дефиле несколько дней спустя, говорил мне, что на протяжении 400 ярдов вся дорога представляла собой сплошную массу окровавленных перевязок и тряпок. Сражение у Пенлина кончилось этим ужасным побоищем, которое хотя и представляет очень грустное событие для всякого русского, но все же с известной оговоркой было славным делом для всех участвовавших в нем, ибо только немногие пленные были не ранены. Я знаю много начальников, которые, попав в подобное положение, сразу положили бы оружие. Может быть, они правы, а может, и нет; но несомненно, что русская манера смотреть на эти вещи более существенно указывает на их патриотическое чувство.