Записные книжки

Только проснувшись рано следующим утром, осознал великолепие и любовь предыдущего вечера, который уже прошёл. Сознание не может вместить беспредельность невинности; оно может получить, принять её, но не следовать за ней или культивировать её. Всё сознание должно быть спокойно, не желая, не выискивая, не преследуя. Всё сознание должно быть в покое, лишь тогда может появиться то, что не имеет ни начала, ни конца. Медитация есть опустошение сознания, не принимать и вмещать, а быть свободным от всякого усилия. Тишине необходимо пространство, не пространство, которое создано мыслью и её активностью, но то пространство, которое возникает через отрицание и разрушение, когда ничего не остаётся от мысли и проекций мысли. Лишь в этой пустоте возможно творение.

При пробуждении, рано утром, красота этой силы с её невинностью была здесь, глубоко внутри, выходящая на поверхность ума. Она обладала свойством бесконечной пластичности, но ничто не могло придать ей форму; её нельзя было приспособить, подчинить человеческому шаблону. Её нельзя было уловить символами или словами. Но она была здесь, беспредельная, неприкосновенная. Всякая медитация казалась пустой и глупой. Оставалась только она,и ум был спокоен.

Несколько раз в течение дня, когда был незанятым, это благословение приходило и уходило.

Желания и призывы здесь вообще не имеют никакого значения.

Процесс идёт спокойно.

18 августа

Дождь шёл большую часть ночи, и стало довольно холодно; на высоких холмах и горах лежало много свежего снега. К тому же дул пронзительный ветер. Зелёные луга были необычайно яркими, их зелень поражала. Дождь шёл и большую часть дня, лишь к вечеру начало проясняться, и среди гор появилось солнце. Мы гуляли по тропинке, которая вела из одной деревни в другую, по тропинке, которая вьётся среди ферм, среди обильных зелёных лугов. Столбы, несущие тяжёлые электрические провода, выглядели впечатляюще на фоне вечерних небес; при взгляде на эти вздымающиеся стальные конструкции на фоне несущихся облаков ощущались красота и сила. Переходя деревянный мост, видел полноводный поток, вздувшийся от всего этого дождя; поток мчался стремительно, с энергией и силой, которая есть только у горных потоков. Глядя вверх и вниз по течению потока, сдерживаемого тесно сжавшимися берегами из скал и деревьев, осознавал движение времени, прошлого, настоящего и будущего; этот мост и был настоящим временем, и вся жизнь двигалась и жила через это настоящее.

Но помимо всего, на этой размытой дождём и скользкой тропинке было иное, мир, которого никогда не сможет коснуться человеческая мысль, её дела и бесконечные печали. Этот мир не был продуктом надежды или веры. Он не полностью осознавался в тот момент; было слишком много другого для наблюдения, ощущения, обоняния: облака, бледно-голубое небо за горами и солнце среди них, вечерний свет на сверкающих лугах, запах коровьих хлевов и красные цветы вокруг ферм. Это иное было здесь, покрывая всё это, не упуская ничего даже самого малого, и когда уже лежал без сна в постели, оно пришло, вливаясь, наполняя ум и сердце. Тогда осознал его тонкую красоту, его страсть и любовь. Но не ту любовь, которая заключена в образы, вызывается символами, картинами и словами, не ту любовь, что облачена в ревность или зависть, но ту любовь, что присутствует свободно от мысли и чувства, являя собой движение плавное, гладкое, изменчивое, вечное. Красота этого иного — здесь, со всем самозабвением страсти. Страсти, присущей этой красоте, нет, если нет строгости. Строгость не есть нечто от ума, старательно накапливаемое жертвоприношениями, подавлением или дисциплиной. Всё это должно естественным образом прекратиться, потому что никакого значения для иного не имеет. Оно пришло, изливаясь в своём безмерном изобилии. Эта любовь не имела ни центра, ни периферии, эта любовь была такой полной, настолько неуязвимой, что не имела в себе тени, поэтому она была легко разрушимой в любой момент.

Мы всегда смотрим снаружи внутрь; от знания мы переходим к следующему знанию, всё время добавляя, и даже изъятие означает ещё одно добавление. Наше сознание состоит из тысячи воспоминаний и узнаваний: трепещущего листа, цветка, того человека, проходящего мимо, того ребёнка, бегущего через поле, скалы и потока, ярко-красного цветка и скверного запаха свинарника. Исходя из такого воспоминания и узнавания, из внешних реакций, мы пытаемся осознать скрытые уголки, более глубокие мотивы и стремления; мы пытаемся всё глубже и глубже войти в беспредельные глубины ума. Весь этот процесс вызовов и откликов, движения переживания и узнавания скрытой и явной активности, всё это и есть сознание, прикованное к времени.