Записные книжки. Воспоминания. Эссе

Мама теперь целый день говорит, что она голодная. Ей надо устраиваться. Но найти что-нибудь с первой категорией не так-то легко. Мне, конечно, придется взяться за все это. Мама от всего разболелась...

Нет, он здесь еще. Ходит в довольно мрачном виде.

Новый — очень милый человек. Но вообще все нехорошо.

Всем плохо — это так-то так. Но мне всю жизнь было плохо. И теперь так же. Так никакой разницы. А я, по-моему, все-таки стою лучшего.

Господи, какая самоуверенность.

Вешает трубку.

(Секретарше): — Что? Заполнить карточку специалиста? Специалист-то не вышел.

3.: — А интересно — это совещание — что из него получится...

П. В.: — Да ничего... Какое совещание?

— Да с Черчиллем.

— Ах, вы про то? А я думала, про наше совещание.. Странно, чем больше я живу и чем хуже мне приходится — тем больше во мне оптимизма.

П.: — С чего бы это?

— Не знаю, так получается.

— Этот год будет очень для вас полезен — битая, колоченная, никем не проглоченная. Так?

— Ну, проглотить, вероятно, проглотят. Но достаточно того, что меньше на это обращаю внимания, чем раньше. Уже для моего характера — то, что я могу как-то пискнуть в ответ, а не сразу пускаюсь в рев, — уж очень много. Все-таки, товарищи, нам нужна машинистка. Неужели нельзя найти машинистку...

Н. Р.: — Я вас ограблю еще на закруточку.

— Грабьте, дорогая, грабьте. Кстати, он последний. И вообще, поступления прекратились.

— Почему поступления прекратились — меня интересует.

— А вот спросите. И все остальные тоже. Полное равнодушие. Вот почему я не интересуюсь всем остальным. Просто появилась привычка. Человек привык, что я существую в таком плохом виде. Это меня не устраивает. Так — раз в неделю — причем не что-нибудь солидное, а так, пустячки.

Ну-с, это я укладываю для своей мамаши. Смешно, когда говорят «мамаша»? Правда — смешное слово — «мамаша»?

Н. Р.: — Вот хорошо, если будет об этом детском доме передача и туда пошлют. Я там прежде раз была. Какие интересные ребята. И какие ответы у них. Я вам расскажу. У меня не было ничего интересного. Я так грустила.

П. В.: — Нет, я все-таки думаю, что это дело нужное. Другое дело, что приходится скуку передавать. Это бывает очень редко, но когда Т. сказал, что ему очень понравилась моя передача, — это было очень приятно. Это редко, конечно, бывает.

— Меня за интересную работу можно бесплатно купить. Я буду дни и ночи работать. И даже не вспомню о плате. Но если мне не интересно, то не интересно. Вот я думаю: интереса в работе нет, жрать нечего, денег мало — так какого черта я тут сижу? Уж если не думать об идеях — то устроиться похлебнее. Вот Л. говорит, что он скептик. Вот он, скептицизм, куда ведет.

(Входит увлеченный администрированием старший редактор.)

— П. В., В. М., тут звонил Рудный, что он никак не может до вас дозвониться. Но у него все в порядке.

Старший редактор: — Давайте сговоримся с вами — пока материала нет в руках, он не считается. Доверчивость отставить. Ни тени доверчивости, ни грамма доверчивости. Доверчивость — это зло и источник отсутствия всякого присутствия. Рудный звонил, передавал — мне не передали. Груздев обещал принести материал — не принес.

— Так в чем же дело? Я могу соединить вас с Рудным.

— Так дело не в том, чтобы соединить, дело в том, чтобы поставить меня в известность. (Уходит.)

П. В.: — Эх-хе-хе... Жизнь... Сегодня мне хочется ругаться, знаете, Нина.

Н.: — Я только что чуть не ругнулась крепко, но вспомнила, что вы теперь меня называете умником, и воздержалась. Я от мужа получила письмо. Очень грустное. Он много лишнего пишет. Мне было очень трудно сначала, но я взяла себя в руки и написала ему очень спокойное и наставительное письмо.

— Вы стали очень ленивая, Нина. Вы только все говорите — вот, надо бы сделать, а ничего не делаете.

— Так времени нет. Я все-таки очень занята по вечерам этим перетаскиванием. А здесь с вами болтаешь, так не наговоришь. А знаете — я сейчас очень отдыхаю у себя в квартире по вечерам. Я одна-одинешенька. И я хожу, знаете, чтобы тишину не нарушить, тихонечко.

(Пауза.)

— Слушайте, вам моя тюбетейка не нравится?

— Нет, Нина, она вам совсем не идет. Я вообще не люблю тюбетеек. Мама бывает в восторге, когда я надеваю свою. Но я не люблю.

— У вас хорошая тюбетейка?

— Обыкновенная. В общем, я вас в свет не вывожу, пока вы ее не снимете.

Разговаривают две женщины, обе настойчиво жалуясь, — но с разных позиций.

П. В. — позиция слабости, неудачницы, всегдашней обиды; теперь обиды в новой, блокадной форме. Так что дело не в обстоятельствах, а в собственном ее устройстве, не приспособленном к соприкосновениям с жестокой действительностью (она ведь едва способна «пискнуть в ответ»). Отсюда любопытная формула: «Мне всю жизнь было плохо. И теперь так же. Так никакой разницы». Но тут же — «а я все-таки стою лучшего».