Записные книжки

Поэт умирал. Он так расхворался, что друг, ходивший за ним, счел своим долгом послать телеграмму его жене. Посредственная художница, она уехала в Лондон — ей там устроили персональную выставку в одной из второстепенных галерей. Когда он сказал больному, что вызвал его жену, тот взъярился. «Ты, что, не мог дать мне умереть спокойно?» — завопил он. Поэт только что получил в подарок корзину персиков. «Первым делом она выберет лучший персик и, пока не доест его, будет распространяться о себе и о том, какой успех она имела в Лондоне»,

Друг поехал за женой поэта на вокзал, привез ее к нему.

«О, Франческо, Франческо», — восклицала она, влетая в комнату. Поэта звали Фрэнсис, но она называла его не иначе как Франческо. «Какое несчастье! О! Прекрасные персики! Кто тебе их прислал? — Выбрала персик и вонзила зубы в его сочную мякоть. — Вернисаж. Все хоть сколько-то известные люди пришли. Потрясающий успех. Мои картины привели всех в восторг. Мне буквально не давали проходу. Все в один голос говорили, что у меня большой талант».

И так далее, и тому подобное. В конце концов друг сказал, что уже поздно, и ее мужу надо поспать.

«Я совершенно измотана, — заныла она. — Такая трудная поездка. Я не ложилась всю ночь. Ужасно намаялась».

Она подошла к постели поцеловать больного. Он отвернулся.

* * *

Экспедитор, Работать начал в четырнадцать лет, двадцать два года прослужил в одной фирме. В двадцать восемь лет женился, жена через год-два заболела и стала калекой. Он был преданным мужем. И вскоре стал красть сберегательные марки, и даже не потому, что нуждался в деньгах, хотя кражи и давали ему возможность побаловать жену нехитрыми лакомствами, но прежде всего потому, что ему доставляло удовольствие обманывать нанимателей, считавших его солидным, ответственным служащим. Потом кражи раскрылись, и он, зная, что его уволят, а то и посадят, и жена останется без присмотра, убил ее. Подложил подушку ей под голову и накрыл ее пуховым одеялом. Отвел любимую собачку жены к ветеринару, чтобы ту безболезненно усыпили — убить ее у него не поднялась рука. После этого явился в полицейский участок с повинной.

* * *

Т. Рослый, худой, но отнюдь не изможденный, при ходьбе чуть горбится. Ему можно дать от сорока пяти до пятидесяти: его кудрявые, все еще густые волосы, почти совсем седые, а бритое, с четкими чертами лицо изборождено моршинами. Мертвенно-бледный. Очки в золотой оправе. Ненавязчив. Говорит тихим голосом и лишь когда к нему обращаются, и хотя никогда не говорит ничего умного, не говорит и глупостей. Доверенное лицо одной из самых крупных американских корпораций, обращает на себя внимание прежде всего своей надежностью. Ясно, что человек он очень умный, зато очень честный. Живет скромно. Имеет жену, к которой привязан, и двух детей, которыми, как и положено, гордится. Можно смело поручиться, что он в жизни не сделал ничего, о чем мог бы пожалеть. Он доволен фирмой, в которой работает, своим положением в ней — почетным, хотя и не слишком высоким, домом, в котором живет, городом, в котором работает, расписанием поездов, которыми ежедневно ездит на службу. Работник он отменно дельный. Винтик гигантской машины — он ничего другого и не желает. Зрелище огромных рычагов, вращающихся колес, колоссальных поршней не наводит его на мысль, что и он мог бы быть не только винтиком. Совершенно незауряден в своей поразительной заурядности.

* * *

Она гостит у друзей за городом. Приносят почту. Хозяйка дома передает ей письмо, она узнает почерк своего любовника. Вскрывает письмо, читает. Вдруг до нее доходит, что муж из-за ее спины тоже читает письмо. Она дочитывает письмо до конца и отдает хозяйке.

«Судя по всему, он влюблен по уши, — говорит она. — Но на твоем месте я запретила бы ему писать такие письма…»

* * *

Если ты хоть чуточку богаче других, окружающие неизменно станут тебя использовать, выуживать у тебя деньги — и это в порядке вещей; но вот что тягостно: они считают, будто ты настолько глуп, что не понимаешь, когда тебя хотят облапошить, и им это сходит с рук только благодаря твоему попустительству.

* * *