Заплати другому

Конвей Твитти[16] орал в динамиках музыкального автомата, что ей ничуть не нравилось и еще больше портило и без того гнусное настроение, лишь иногда становилось легче: рев перекрывался громкими голосами да звяканьем пивных бутылок.

Звяканье бутылок, запах пива — каждую ночь то был один крохотный шажок от всего, что она могла себе позволить. То и дело ни с того ни с сего пивной дух бил струей в нос, холодным слизняком заползал в рот, такой настоящий, осязаемый, что и выдумывать было нечего. Двадцать дней уже творилось такое, и каждая следующая ночь, казалось, давалась труднее, чем ночь прежняя.

Половину этого времени она звонила Бонни в три часа утра, пробуждала ее от крепкого сна, и Бонни ворчала: «Детка, бросай эту чертову работу». Только Бонни легко было ворчать, а где, скажите на милость, Арлин другую отыщет?

До чертиков расстроенная всей этой катавасией, она бешено злилась на самое себя за то, что выместила это на своем мальчике.

Драчливость теперь ей в кровь могла бы войти, как собаке, загрызшей своего первого цыпленка и возымевшей к тому вкус. Ведь всякий раз, когда этот горлан-деревенщина с бородой и татуировками по всему телу склоняется в проход и похлопывает ее по попке, рука так и норовит забыться еще разок: только на этот раз удар по морде был бы отрадой. Она то и дело бросала взгляд на часы, надеясь улучить минутку и, освободившись, позвонить Тревору, пока тот не уснул, но минутка такая, похоже, и не думала наставать.

И, если еще раз придется орать, чтобы ее расслышали в этом гаме, если еще разок придется просить, чтоб еще раз проорали заказ, только чтоб расслышать его ничуть не лучше, чем до того, ну, тогда она просто не знает, что сделает. Хотелось бы самой знать, что она сделает, только на самом-то деле — ничего не поделаешь.

Годы назад, тогда еще может быть. «Возможности» не таким уж бесполезным словцом было. А теперь есть мальчик, о нем думать надо. Убить себя, убить кого-то, рявкнуть боссу, чтоб катился подальше, — всего этого в ее меню уже много лет нет, может и навсегда ушло. Все ж, ей бы и одной работы хватило, если бы не этот чертов грузовик.

А потом она лопухнулась с заказом для девятого столика. «Бад», «Курз»[17], какая им к черту разница, этому сборищу нерях, слишком пьяных, чтобы вкус-то почувствовать?

Она спряталась за спину Мэгги, сказав, что, подходящее на то время или нет, но у нее перерыв на пять минут. Ей жутко не нравилось работать с Мэгги, по сути, милой девушкой, всегда готовой помочь и приветливой, потому как Мэгги была здоровенной, неуклюжей дылдой с потешной фигурой, ее никому не хотелось ущипнуть, и на долю Арлин доставалось больше вольностей, от которых ей приходилось чаще увертываться и отбиваться.

Звонила она из кухни, ошарашивающей магистрали со снующими туда-сюда телами, обычно одними и теми же немногочисленными телами, ни одному из которых (не то что ей!), казалось, и дела не было до мерцающего жара над плитой или запаха шкворчащего масла.

Тревор ответил после четвертого звонка, еще немного, и у нее сердце остановилось бы.

— Милый, с тобой все в порядке?

— Конечно, мам. Со мной всегда все в порядке.

— Ты уже спал?

— Нет еще. Но через минуту лягу. Я книгу читал про Вторую мировую войну.

— Тревор, я так виновата. Я говорю, я очень, очень виновата. Я говорю, мне так стыдно, что я ударила тебя, просто выразить не могу. — Арлин примолкла, надеясь, что что-нибудь, что угодно, избавит ее от обязанности продолжать. — Я что угодно сделаю, чтобы загладить это. Все что угодно.

— Ну-у.

— Что угодно.

— Думаю, на такое ты не пойдешь.

— Что угодно.

— Отвезешь меня Джерри навестить?

«Ого! Только и всего-то, а?» Вас, спросила она тогда Джерри, не тошнит от таких моментов, когда появляется ощущение, будто все мы одни и те же? Нет, Джерри они нравились. Очевидно, на Арлин накатывал один из таких тошнотворных моментов. Того рода, когда ты видишь человека, который гнусно тебя кинул, по-настоящему все с грязью смешал — и вот ты ему прямо на глаза попалась. А ты только и видишь, что ту же самую горечь и напряг, какие тебе самой известны, и незачем объяснять, как мог человек с благими намерениями натворить всю эту гнусь.

Вот так как-то Рики заявился после того, как с женой своей, Шерил, помирился, поступок отвратительный, мерзкий, а на вид — тот же самый мужик, только чуть больше усталый, чуть больше озабоченный и пришибленный.

— Ты хоть знаешь, где он?

— Сможем выяснить.

— Ладно. Ладно, отвезу, но сейчас я должна на работу вернуться, Тревор. Будь хорошим мальчиком. Почисти зубы.

— Мам.

И Арлин быстренько дала отбой, избавляя себя от признания в том, что обращается с сыном как с трехлетним малышом всякий раз, когда оставляет его одного на ночь.