Запомни и живи

Я не берусь проникнуть в суть природы,
Уму пытливому подать совет,
Исследовать кружение планет,
Архитектуру мира, неба своды.

Не говорю про битвы, про походы.

В моих стихах высоких истин нет,
В них только сердца несколько примет,
Рассказ про радости и про невзгоды.

Не привожу ни доводов, ни дат.

Потомкам не твержу, как жили предки.
Негромок я, цветами не богат.

Мои стихи — случайные заметки.

Но не украшу, не приглажу их —
В них слишком много горестей моих.

V. «Льстецы покажут нам искусство лести…»

Льстецы покажут нам искусство лести,
Влюбленные раскроют сердца страсть,
Хвастун свой подвиг приукрасит всласть,
Вздохнет пройдоха о доходном месте.

Ревнивец будет бурно жаждать мести,

Ханжа докажет, что от Бога власть,
Подлиза скажет, как к стопам припасть,
Вояка бравый помянет о чести,

Хитрец откроет мудрость дурака,

Дурак его похвалит свысока,
Моряк расскажет, как он плавал в море,

Злословить будут злые языки,

Шутить не перестанут шутники.
Я в горе вырос и прославлю горе.

IX. «В лесу ягненок блеет — знать…»

В лесу ягненок блеет — знать,
Овцу зовет. Меня вскормила
Ты, Франция. Кого мне звать?
Ты колыбель, и ты могила.

Меня ты нянчила, учила.

Меняют стих, меняют стать.
Но как найти другую мать?
Кому ты место уступила?

Зову, кричу, а толка нет:

Лишь эхо слышу я в ответ.
Другим тепло, другим отрада,

А мне зима, а мне сума,

И волчий вой сведет с ума.
Я — тот, что отстает от стада.

XII. «Служу — я правды от тебя не прячу…»

Служу — я правды от тебя не прячу, —
Хожу к банкирам, слушаю купцов.
Дивишься ты — на что я годы трачу,
Как петь могу, где время для стихов.

Поверь, я не пою, в стихах я плачу,

Но сам заворожен звучаньем слов,
Я до утра слагать стихи готов,
В слезах пою, и не могу иначе.

Так за работою поет кузнец,

Иль, веслами ворочая, гребец,
Иль путник, вдруг припомнив дом родимый,

Так жнец поет, когда невмочь ему,

Иль юноша, подумав о любимой,
Иль каторжник, кляня свою тюрьму.

XXXI. «Счастлив, кто, уподобясь Одиссею…»

Счастлив, кто, уподобясь Одиссею,
Исколесит полсвета, а потом,
В чужих порядках сведущ, зрел умом,
На землю ступит, что зовет своею.

Когда ж узрю Луару, что лелею,

Мою Луару, мой убогий дом
И дым над крышей в небе голубом?
Я не хочу величья Колизея.

Не мил мне мрамор. Как ни дивен Рим,

Он не сравнится с домиком моим.
На что бы ни глядел и ни был где бы,

Передо мной не боги на горе,

Не быстрый Тибр, а милая Лире[226]
И Франции единственное небо.

XXXIX. «Хочу я верить, а кругом неверье…»