Запомни и живи

«В лесу деревьев корни сплетены…»

В лесу деревьев корни сплетены,
Им снятся те же медленные сны,
Они поют в одном согласном хоре,
Зеленый сон, земли живое море.
Но и в лесу забыть я не могу:
Чужой реки на мутном берегу,
Один как перст, непримирим и страстен,
С ветрами говорит высокий ясень.
На небе четок каждый редкий лист.
Как, одиночество, твой голос чист!

1940

«Был бомбой дом как бы шутя расколот…»

Был бомбой дом как бы шутя расколот.
Убитых выносили до зари.
И ветер подымал убогий полог,
Случайно уцелевший на двери.
К начальным снам вернулись мебель, утварь.
Неузнаваемый, рождая страх,
При свете дня торжественно и смутно
Глядел на нас весь этот праздный прах.
Был мертвый человек, стекла осколки,
Зола, обломки бронзы, чугуна.
Вдруг мы увидели на узкой полке
Стакан и в нем еще глоток вина…
Не говори о крепости порфира.
Что уцелеет, если не трава,
Когда идут столетия на выруб
И падают, как ласточки, слова?

1940

«Опять развалины, опять…»

Опять развалины, опять　
Огня и жалоб не унять.　
Расплата, говорят они,　
За дым, за ветреные дни,　
За сон одних, за кровь других,　
За каждый дом, за каждый стих.　
Опять холодная зола,　
И плач разбитого стекла,　
И та же девочка без ног,　
И тот же бисерный венок.
За что ее? За век? За свет?
За пять, как снег, коротких лет?
И плачет мать, и всё опять.
И не понять, и не принять.

1940

«Кончен бой. Над горем и над славой…»

Кончен бой. Над горем и над славой
В знойный полдень голубеет явор.
Мертвого солдата тихо нежит
Листьев изумительная свежесть.
О деревья, мира часовые,
Сизо-синие и голубые!
Под тобой пастух играл на дудке,
Отдыхал, тобой обласкан, путник.
И к тебе, шутя, пришли солдаты.
Явор счастья, убаюкай брата!

1940

«Пред зрелищем небес, пред мира ширью…»

Пред зрелищем небес, пред мира ширью,　
Пред прелестью любого лепестка　
Мне жизнь подсказывает перемирье　
И тщится горю изменить рука.　
Как ласточки летают в поднебесье!　
Как тих и дивен голубой покров!
Цветов и форм простое равновесье
Приостанавливает ход часов.
Тогда, чтоб у любви не засидеться,
Я вспоминаю средь ночи огонь,
Короткие гроба в чужой мертвецкой
И детскую холодную ладонь.
Глаза к огромной ночи приневолить,
Чтоб сердце не разнежилось, грустя,
Чтоб ненависть собой кормить и холить,
Как самое любимое дитя.

1940

«Рта и надбровья смутное строенье…»