кровати и оставаясь стоять на ногах.
— Я понимаю… — из её глаз исчезает надежда, уступая место разочарованию. Мне
хотелось бы дать любую информацию, которая поможет хотя бы немного.
— Как только что-нибудь узнаем, я дам тебе знать.
Теперь, когда я здесь и не знаю о чём говорить, то начинаю снова спрашивать себя –
зачем, чёрт возьми, я сюда пришёл. Никто из нас двоих ничего не говорит в течение
нескольких секунд, и я решаю отправиться домой, чувствуя себя глупо.
— Мне лучше уйти, — говорю и поворачиваюсь к выходу.
— Подожди…, — я остановился и повернулся к ней вновь. Она выглядит как будто ей
не по себе. — Ты… ты мог бы задержаться и поговорить? — На несколько секунд остаюсь
неподвижным, уставившись на неё и застигнутый врасплох, а она интерпретирует это
молчание как отказ. — Я не должна была спрашивать, конечно, у тебя много дел, прости.
— Нет, всё в порядке, — отвечаю, приходя в себя. — Я не спешу, могу задержаться на
пару минут.
С нежной улыбкой на лице она поднимает глаза, что вызвает во мне странное чувство.
Я беру стул и сажусь рядом с ней. Мы молчим некоторое время. Она опускает глаза на
свои руки, возможно, пытаясь найти тему для разговора.
— Сколько тебе лет? — наконец спрашивает, заставляя меня улыбаться, от нежности
такого простого вопроса.
— Мне исполнилось тридцать в прошлом месяце. — Я улыбаюсь, мне кажется, так
странно вернуться к спонтанным улыбкам, учитывая, что разговариваю с незнакомкой.
Кивает, как будто желая усвоить мои слова.
— По-твоему, сколько мне лет? — спрашивает меня, несколько секунд зачарованно
глядя своими глазами, с теплыми оттенками.
Когда задаёт мне этот вопрос, я разглядываю её глаза и понимаю, какой потерянной и
одинокой она себя чувствует.
— Около, двадцати... двадцати пяти, я думаю. — Не думаю, что она старше. Видно, что она молодая и странно, что никто ещё не заявил о её пропаже.
Мы продолжаем болтать около часа, время пролетает незаметно. Говорили о моей
работе, конечно не о расследованиях, но я ей рассказал о своих коллегах, и она была
счастлива, молчаливо слушая, тогда как я, поразился тому, насколько комфортно себя
чувствовал, разговаривая с ней, практически с чужим для меня человеком. Как правило, я не
очень разговорчивый, даже с моими друзьями. После этого я вернулся домой, пообещав ей, что в один прекрасный день вернусь, чтобы ещё немного поболтать и она, кивая, подарила
мне счастливую улыбку. За время, что я провёл там с ней, её глаза больше не отражали
грусть, а её ум не пытался найти какую-то смутную информацию, заблокированную в ней.
Некоторое время она была просто девушка, которая болтала о том, о сём, живя немного
Она ничего не помнит. К сожалению, нет никого, кто помнит о ней, кто составит ей
компанию или даст немного утешения. Возможно, именно поэтому следующие дни я всегда
заезжал проведать её. Не оставался надолго, я не очень хорош в поддержании беседы, но я
хотел знать, как она себя чувствует и дать ей понять, что при необходимости она могла бы
рассчитывать на меня.
Постепенно эти визиты за последние две недели превратились в привычку. Я
проводил там всё утро, прежде чем идти на работу. Приходил каждый раз, когда она
завтракала, и понял, наблюдая за ней, что она всегда выбирала мёд вместо варенья. Не
обдуманный, а спонтанный выбор, возможно воспоминание.
Я был там, когда однажды утром она смотрела по телевизору реалити-шоу и
попросила меня объяснить цель программы. Я был там, когда однажды утром, застав меня
врасплох, обратилась ко мне с вопросом – безобидным для неё, но почти смертельным для
меня.
В тот день я ушёл рано, но почувствовал себя виноватым, когда на следующий день, заметил её удивленное выражение, когда она увидела меня, входящим в палату. Возможно,
она подумала, что я разозлился из-за вопроса и больше не собирался её проведывать. Вместо
этого я всё ещё был там.
И я находился там даже тогда, когда десять дней спустя, они, наконец, сняли повязки
с её ног, и она попыталась встать.