«Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

Чего они хотели? Компромата на генсека ЦК комсомола. Чтобы Мария Викторовна даже ничего не сочиняла. Не утруждала себя версиями. Просто подписала уже сочиненные Шварцманом и Родосом «показания», где ее муж якобы высказывался против Сталина, Берии, критиковал советскую власть. А все государственные секреты посылал почтой в Варшаву, на оперативный адрес польской внешней разведки. А также – что связался с троцкистами, которые планировали убить Сталина.

Бабушка молчала. Она была настоящий стоик!

Тогда являлись следователи-психологи НКВД в хороших костюмах и галстуках, принимались ее убеждать. Она защищает своего мужа, отпетого негодяя, врага государства. Но это ладно. Допустим, муж враг и Мария Нанейшвили разделяет убеждения Косарева. Это нормально. Жена врага не может не быть врагом. Но в курсе ли она, кто такой Косарев как человек? Какую жизнь он ведет вне дома? Сколько у него в Москве квартир для свиданий? Он же изменял ей на каждом шагу! Показывали грубо смонтированные фотографии с голыми комсомолками, ржали, матерились.

В камере за Машей ухаживала Екатерина Ивановна Калинина, урожденная Лорберг, арестованная жена «всенародного старосты» Калинина, растлителя балерин и негодяя, который даже не пикнул, когда Сталин обвинил его жену в связях с троцкистами.

А чем можно было помочь избитой женщине? Ребра сломаны, не повернуться, губы в хлам, трудно даже попить воды.

– Чего они от тебя хотят? – спрашивала Калинина-шепотом.

– Требуют показаний на Сашу, на Пикину, на других секретарей ЦК, – еле слышно, чтобы не подслушали в камере, отвечала Мария. – Я им ничего не скажу. Ничего эти сволочи от меня не получат!

– Послушай, Маша, – говорила Екатерина Ивановна, – ты можешь не сдавать Сашу и его друзей. Можешь молчать. Но хотя бы на себя дай что-нибудь? Тебя же все равно арестовали. Иначе они замучат, забьют до смерти.

И на очередном допросе сумеречная брюнетка в военной форме, с неподвижным лицом и ничего не выражающими глазами, лейтенант госбезопасности Аршадская в очередной раз, даже не рассчитывая на ответ, снова и снова спрашивала Марию:

– Гражданка Косарева, вы сегодня собираетесь давать показания? Или я могу вызывать помощников?

«Помощники» – это бравые молодцы, специалисты по пыткам из особого подразделения.

И вдруг Аршадская услышала, как Мария Викторовна ответила:

– Собираюсь. Пишите. Да, я действительно являюсь шпионкой английской разведки с 1935 года. Меня завербовал родной брат, Нанейшвили Павел Викторович, арестованный в 1936 году и отбывающий ныне наказание…

– Так-так! – обрадовалась Аршадская. – Нельзя ли об этом подробнее?

Уличали как бы во лжи, требовали другого, снова били.

И вдруг через несколько месяцев допросы стали стихать. Они проходили уже более вяло, как бы пассивно. Потом ее и вовсе оставили в покое, она сидела в камере, ждала своей участи.

А опытные сокамерницы говорили: «Не трогают? Значит, милая, считай, нет твоего мужа на свете. Тебя же и взяли из-за него…»

Мария только спустя годы узнает, что женщины были правы: Александра Косарева к тому времени и вправду не было в живых.

А еще через год, 28 февраля 1940 года, по указке Берии, Марию Нанейшвили-Косареву приговорили к ис-правительно-трудовым работам на Таймыре, в Дудинке. С формулировкой «на вечную ссылку».

Мама мне рассказывала, как бабушку везли на одном из судов-тюрем вместе с другими заключенными, мужчинами и женщинами, уголовниками и «политическими». А поэтому ей досталось то же, что и остальным: шмон с раздеванием, на обед сырой, почти жидкий хлеб, баланда, сваренная будто из силоса. Стылые бараки, где утром волосы примерзали к подушке.

Сидела Мария вместе с уголовниками-рецидивистами, на которых было по многу убийств. Для них убить – как чихнуть.

Однажды всех заключенных повели в баню, женщины впереди, мужчины сзади, уголовники тоже. Они начали приставать к женщинам, шагающим впереди, стукая их по ягодицам, пытались лапать. Бабушка рассказывала, как она в тот момент напряглась в ожидании шлепка. А когда дождалась, развернулась да изо всех сил ударила уголовника по лицу мешочком с банными принадлежностями.

Ее могли убить сразу, в ту же минуту. Но нет. Не убили. Начали уважать.

Все это продолжалось, пока ее едва живую, доходягу, не перевели с общих работ в контору.

Началась так называемая вечная ссылка.

Интересно, что знали эти красномордые чиновники о вечности?

Исправительно-трудовые работы – это не просто ссылка, то есть проживание в том месте, которое определил суд. Это по сути принудительный и весьма тяжелый труд безо всяких выходных и отпусков, только не за колючей проволокой и вышками, а в поселении. Хотя с тем же режимом, плановыми проверками и ежедневными унизительными обысками одежды.

На советско-сталинском уровне – оскорбительная жизнь, полная унижений, абсолютная зависимость от начальников, которые могут на тебя настучать, ограбить, отняв последнее, – особенно худо, когда забирали теплые вещи, – могут изнасиловать. Круглосуточная зависимость от людей с оружием, которые за тобой присматривают.