Бестолковая же политика правительства, которое то старалось задавить строгими репрессиями все казачество, за исключением горсти реестровых, то, нуждаясь в войске, обращалось к помощи нереестровых даже, случалось, приглашало вступать в казаки всех желающих, — окончательно лишала местную администрацию и помещиков возможности положить предел «украинному своеволию». Давлением военной силы правительство иногда принуждало «непослушных» к повиновению помещикам и старостам, разгоняло «своевольных» казаков и заставляло их бежать в степи или притаиваться на время, но такой «порядок» держался очень недолго. Только в десятилетие перед восстанием Хмельницкого, после больших народных движений 1637—1638 гг., сделаны были серьезные усилия, чтобы задавить казатчину, и это удалось на довольно продолжительное время (почти целое десятилетие); но было слишком поздно: фермент был уже настолько силен, что этот правительственный гнет только увеличил силу народной реакции.
В своей политике по отношению к казачеству правительство имело вообще двоякие мотивы. Так как «набеги казаков на татарские и турецкие земли давали татарам повод оправдывать ими свои набеги, а Турция серьезно грозила за них войною, которая страшно пугала Польшу с ее вечным недостатком денег и войска и казалась неотразимым бедствием, — то временами, под впечатлением этих угроз, правительство хотело во что бы то ни стало задавить казачество и не жалело для этого суровых циркуляров и военных экспедиций. Но вполне задавить казачество было невозможно, потому что казаки уходили в степи, совершенно недоступные польским войскам. Там устроили они себе неприступные убежища на нижнем Днепре, ниже порогов, на островах, которые образует здесь Днепр; одинаково недоступные и для польских войск, и для турецких судов, старавшихся иногда проникнуть сюда с моря, эти острова давали казакам вполне безопасное убежище. Также неприступными были и «уходы» в глубине заднепровских пространств, откуда в особенно тяжелые времена украинские казаки уходили даже за границу, на Дон, в московские земли. Таким образом, в наилучшем случае польским войскам удавалось очистить от своевольного украинского казачества только заселенные пространства Поднепровья, так называемую тогда «волость», но не уничтожить казачество совершенно.
Однако, с другой стороны, польское правительство не могло серьезно полагаться на уверения татар, что их набеги прекратятся с прекращением казацких нападений, и так как казаки служили собственно главною, а иногда и единственной защитою Восточной Украины от татар, то правительство полного уничтожения казачества никогда не желало. По своей дешевизне и сноровке, отваге и выносливости это были незаменимые войска, и известную часть казачества, более дисциплинированную, правительство всегда желало оставить для государственной службы. Эта легальная часть казаков, по планам правительства, должна была служить также для обуздания остальной, своевольной массы казачества, удерживать ее в повиновении и не допускать ее походов на чужие земли.
Но тут вечное безденежье польской казны создавало новые трудности: правительство не имело средств взять на жалованье более значительное число казаков; оно брало их на службу одну-две тысячи, самое большее, да и тем платило так плохо и неисправно, что они должны были искать себе иных источников пропитания. По этой причине даже этих служилых, «реестровых» нельзя было содержать в послушании и дисциплине, а о том, чтобы сделать их действительными блюстителями порядка на Украине, нечего было и думать. С несколькими сотнями реестровых нельзя было ни организовать обороны Украины, ни удержать массы нереестрового казачества. В интересах обороны польские старосты и военачальники были вынуждены постоянно обращаться к помощи нереестровых; часто обращалось к ним, как было сказано, и само центральное правительство, и это все, конечно, превращало, в пустой звук проекты обуздания украинского своеволия. Вообще польские правящие сферы не были ни достаточно сильны, ни достаточно дальновидны, чтобы или уничтожить казачество, или дисциплинировать и организовать его (Восточной Украине они вообще очень мало уделяли внимания в своей внутренней политике). Репрессии и кровопролития не останавливали роста казачества и лишь раздражали его наиболее воинственную часть.