Запорожская вольница

Жизнь большой реки, как в самом порожистом русле, так и по берегам, отразилась в названиях порогов, забор, больших и малых островных земель. На острове Жидовском перед Ненасытцем хоронили евреев, которые погибли возле грозного порога. Соседний Майстров остров обязан своим названием мастерам, которые делали лодки из разбившихся о камни плотов. Как и в плавнях, острова между порогами служили запорожским казакам и надежным убежищем от пограничных напастей, и местом тайных встреч, и «тихой гаванью» в старости. Тут они и коней выпасали, и «кохались в пчелах», и рыбальни устраивали, и собирались для утех и гульбищ. Острова Носуля, Яцев, Орлов, Аврамов, Клобуковский, Лантуховский, Пурисов связаны были в народной памяти с именами и прозвищами запорожских рыбаков и казаков-сидней Носулей, Яцьком, Орлом, Клобуком, Лантухом, Пурисом. На Кухарском острове против балки Лишней «доживали век» казаки Качкар, Паламар, Майборода, Венгер, охотно принимавшие всех, кому по душе была вольная несуетлитвая жизнь на этом защищенном со всех сторон водой клочке суши. Островные деды любили и умели куховарить, угощая новых поселенцев и гостей ароматными юшками и сытными кулешами. Кстати, и после запорожцев жители окрестных хуторов продолжали устраивать на острове общие трапезы на природе. В селе Запорожском, расположенном в верховьях балки Лишней, мне рассказывали, что селяне особенно любили собираться там на Троицу. Некоторые, стремясь отведать праздничных яств, даже вплавь переправлялись на зеленый гостеприимный остров. С речным куховарством связан и другой днепровский островок – Кашеварница. Он был расположен на пушечный выстрел от порога Вольного. Миновав последнюю порожистую гряду, лоцманы причаливали к этому скалистому плоскому островку и варили на нем кашу, отведав которой, уже можно было и чарку опрокинуть в ознаменование успешного прохождения всех порогов…

«Там за балкой у реки…»

…Очередную балку, выходящую к реке, мы решили не огибать по грунтовке (крюк получался километров пять), а пересечь по едва заметной тропке, которая вилась по склону. Его укрывали густые травы, среди которых пестрели цветы. Это был их праздник, их июньская победная песня. Я легко распознал зверобой, ромашку, коровяк, тысячелистник, цикорий, шалфей, чертополох, чабрец. Было еще множество других видов. Природа соткала из них дивный ковер – в его цветастых узорах можно было найти все земные краски и их оттенки. Из трав выпрыгивали кузнечики, над цветками порхали бабочки, вились пчелы, трещали стрекозы, гудели шмели. Ветер шумел где-то вверху, а здесь стойко держался непривычный густой медовый запах, от которого першило в горле и немного кружилась голова. Таких балок – из всех, которые нам встретились в районе порогов, – мне больше нигде видеть не приходилось. Некоторые из них тянулись на многие километры, были глухи и пустынны.