Запорожцы — русские рыцари. История запорожского войска

В царствование Екатерины был лишь один случай возвращения из «бесследно исчезнувших». В 1770 г. матушка упекла на Камчатку лихого поляка Морица Беневского. Беспокойному шляхтичу житье там не понравилось, и он подбил ссыльных и нескольких местных русских жителей устроить бунт. Начальник Большерецкого острога капитан Григорий Нилов был убит, а острог захватили восставшие. 30 июня 1771 г. в Большерецк прибыл галиот «Святой Петр», который немедленно был захвачен Беневским. Далее поляк с 96 сообщниками отплыл с Камчатки на юг, без карт, не зная пути. Замечу, что до этого ни европейские путешественники не добирались до Камчатки, ни русские не ходили южнее Курильских островов. В итоге Беневский с компанией доплыл до португальской колонии Макао, а оттуда добрался до Парижа.

Но вернемся к несчастным запорожцам. 14 мая 1776 г. Потемки пишет Екатерине: «Вашему императорскому величеству известны все дерзновенные поступки бывшего Сечи Запорожской кошевого Петра Кальнишевского и его сообщников судьи Павла Головатого и писаря Ивана Глобы, коих вероломное буйство столь велико, что не дерзаю уже я, всемилостивейшая государыня, исчислением оного трогать нежное и человеколюбивое ваше сердце… по всем граждански и политически законам заслужили [они], по все справедливости, смертную казнь…» Далее Светлейший просит проявить милосердие и «отправить на вечное содержание в монастыри, из коих кошевого — в Соловецкий, а прочих — в состоящие в Сибири монастыри». Естественно, последовало традиционное: «Быть по сему».

Сечевой настоятель архимандрит Владимир Сокольский был некоторое время в заключении в Киеве, но потом назначен наместником Ботуринского монастыря.

Иван Глоба кончил свои дни в каменном мешке Белозерского монастыря, а Павел Головатый — в Тобольском монастыре. Петра Калнышевского летом 1776 г. доставили в Соловецкий монастырь. Как писал Г. Г. Фруменков: «Заточение было ужасным, условия существования нечеловеческие. М. А. Колчин так описывает каземат, в котором сидел Калнышевский: „Перед нами маленькая, аршина в два вышины, дверь с крошечным окошечком в середине ее; дверь эта ведет в жилище узника, куда мы и входим. Оно имеет форму лежачего усеченного конуса из кирпича, в длину аршина четыре, шириною сажень, высота при входе три аршина, в узком конце полтора“».[263]

В этом каменном мешке Головленковой тюрьмы Калнышевский провел 16 лет, после чего ему отвели более «комфортабельную» одиночную камеру рядом с поварней, где он провел еще 9 лет.

Указом Александра I от 2 апреля 1801 г. бывшему кошевому было «даровано прощение» и право по своему желанию выбрать место жительства. Калнышевскому к тому времени исполнилось 110 лет, из которых последние 25 лет он провел в одиночных камерах монастырской тюрьмы. Бывший кошевой совсем ослеп и не захотел покидать монастырь. Через 2 года он там скончался.

Лишь небольшая часть запорожской старшины получила офицерские звания и осталась служить Потемкину. В их числе были и члены делегации Войска, находившиеся в момент разгрома Сечи в Петербурге. Позже Антон Головатый рассказывал, что его внезапно вызвали к Светлейшему. Потемкин, встретив Антона, сказал: «Все кончено. Текелли доносит, что исполнил поручение. Пропала ваше Сечь». Пораженный услышанным, Головатый, не помня себя, запальчиво возразил: «Пропали же и вы, ваша светлость!» «Что ты врешь?» — закричал Потемкин, и при этом так взглянул на Головатого, что тот, по его словам, «на лице его ясно прочел мой маршрут в Сибирь и потому крепко струсил; надо было посмешить смягчить гнев всемогущего вельможи и я, несмотря на сильную горесть, поразившую меня, скоро нашелся и отвечал ему: „Вы же, батьку, вписаны у нас казаком; так коли Сечь уничтожена, то и ваше казачество кончилось“». На что Потемкин сердито ответил: «То-то же, ври, да не завирайся!» Вскоре Головатый получил чин поручика и был направлен в Новую Россию.

Оставим в стороне моральную сторону расправы над запорожцами и рассмотрим вопрос лишь с точки зрения государственных интересов России. Тут можно лишь повторить знаменитую фразу Талейрана: «Это хуже, чем преступление, это — ошибка».

Вполне допускаю, что если бы на границе России жили мирные соседи, и Екатерина II не собиралась бы больше воевать, сложившаяся ситуация имела бы хоть какое-то оправдание. Но, увы, и Екатерина, и Потемкин готовились к новой войне и в то же время ради сиюминутных выгод лишились храброго и сильного союзника.

Однако не будем судить Екатерину и Потемкина слишком строго. Не будем забывать, что они находились поистине в экстремальной ситуации. Малейшая ошибка в крымских делах — и неизбежна новая война с турками. Не будем забывать, что с 1764 г. по 1793 г. значительные силы русской армии будут находиться в Польше и вести там войну с буйным панством.

Наконец, и Екатерина, и Потемкин были крайне напуганы крестьянско-казацкой войной Емельяна Пугачева. Все эти факторы неизбежно повлияли на решение императрицы в отношении Сечи.