Заповедь субботы. Новый подход к происхождению человека

Переход «русалочьей» части сообщества в «совиный» режим ночного бодрствования и од­но­временно к совершенно новой водной среде вполне мог стать первоначальным толчком и причиной усложнения, удвоения структуры психики. Нам известно по собственному опыту, что ориентация и любые движения в темноте и в дневное время, даже в одном и том же месте требуют совсем разных навыков и умений. То есть поведенческая программа русалок, обитавших днем в «водной нише» и лишь ночью выбиравшихся на сушу, практически совсем не совпадала с поведен­че­ской программой сухопутных пралюдей. Точно также информационные образы ночной природы не совпадали с дне­в­ными образами той же среды. В двух частях стаи сформировались несовпадающие автономные части психической среды – и предметы (образы объектов), и субъекты (программы действий). Затем, после очередного полудня, воссоединившего обе части раз­деленной стаи, в психической матрице потом­ков стали сосуществовать обе несовпадающих части. Назовем эти две слабо связанные друг с другом части психики «дневная личность» и «ночная личность». Вполне вероятно, что те члены ос­новной стаи, что по ночам под Луной присоединялись к оргиям своих сестер-русалок, с наступлением дня ни­чего не помнили о ночных отношениях. Так что при случае искренне возмущались на­глым по­веде­ни­ем и жестоко преследовали своих недав­них возлюбленных.

Психическая амбивалентность на четвертом, огненном этапе антропогенеза также была бы не­воз­можной без предварительного шизофренического расщепления двух субъектов в одном теле руса­лки. Разница с предыдущим, третьим этапом – в том, что и «дневная личность», и «ночная» развиты в равной степени и имеют общий опыт. Так что происходит борьба двух комплексов пове­денческих программ за психические и физиологические ресурсы организма. Чувственные инстинкты «дневной личности» запускают поведенческую программу лояльной вожаку самки, агрессивные стереотипы «ночной личности» диктуют программу приготовления к жестокой мести. При такой рекон­струкции происхождения шизофрении достаточно легко понять, в чем заключается преимущество рас­щеп­лен­ной личности перед целостной психикой животных предков. Это – возмож­ность параллельной работы одной «личности» с внешней средой через поведенческие программы, а второй «личности» в то же самое время – с внутренними образами личного и кол­лек­тивного опыта.

На пятом этапе обе автономные личности учатся взаимно сосуществовать, чередовать свою ак­тивность, тренируясь на «братьях-лебедях». Повторяющиеся циклы разделения и воссоединения пле­мени через ритуал мистерии «священного брака», постепенно приучают ка­ждую из двух «личностей», ипостасей к своей собственной психологической функции.

Если на третьем этапе первое разделение двух «личностей» произошло преи­мущественно по вре­мени суток, то после полудня Дня Пятого происходит другая дифференциация, разделяющая тер­риторию и объекты интереса на внутренний (домашний) круг и внешнюю среду. Заметим, что и в на­ше время такая психологическая дифференциация соответствует традиционному разделению труда ме­жду женщинами и мужчинами. Однако делать из этого наблюдения какие-то вы­воды для доистори­че­ского времени пока преждевременно.

Может быть, нам поможет сам доктор Юнг, который обнаружил, что бессознательная часть ли­чности мужчины (анима) имеет жен­ские повадки. Судя по поведению большинства мужчин, аниму интересует рыбалка, охота и другие объекты внешнего круга инте­ресов, а также иногда ночные ор­гии. На­лицо сов­па­дение с интересами «ночной личности» бывших русалок. Аналогично выстраиваем рассуждения об анимусе – личном бессознательном, управляющем поведением женщин. Его круг ин­тересов связан с охраной домашнего очага, совпадая с мотивацией «дневной личности» бывших су­хопутных братьев. Это более сложная картина структуры пси­хики, чем описанная апостолом Павлом, хотя нет осно­ваний полагать, что психика человека с евангельских времен сильно усложнилась. Ло­ги­чнее пред­по­ло­жить, что апо­с­тол Павел, в отличие от доктора Юнга, уделял мало вни­ма­ния осо­бен­но­стям женской психики. Причем вовсе не потому, что считал женщин менее ценными, а просто из убе­ждения в их полном духовном равенстве с мужчинами.