Заповедная Россия. Прогулки по русскому лесу XIX века

В статьях «Лесного журнала» и «Журнала сельского хозяйства и овцеводства» сокрушались об уничтожении лесов и призывали к повышению качества управления лесными ресурсами. В формулировках не церемонились, и типичный заголовок «Лесного журнала» 1841 года звучал так: «Взгляд на состояние лесов вообще в России, главные причины истощения оных и способ к устранению сего зла»[131]. В статье на страницах «Журнала сельского хозяйства и овцеводства» за тот же год жаловались на вырубку леса в Московской губернии и надвигающийся дефицит древесины, который приведет к росту цен на это топливо. «В давнее время большая часть Московской губернии была покрыта вековыми, необозримыми лесами… Тогда было действительно золотое время для помещиков, крестьян и московских жителей»[132]. Обращение Кёнига заканчивается отсылками к Персии и разным странам Средиземноморья в качестве примера пустынных земель, ранее бывших плодородными, и предположением, что для них обратной дороги к восстановлению уже нет. В своем послесловии Маслов помогает разобраться с тем, когда и по каким причинам московские леса стали приходить в упадок, – он указывает на недостаток древесины, возникший сразу после отступления Наполеона из Москвы, когда жители стали заново отстраивать сожженный город: «недальновидные наблюдатели» обманывались, полагая, «что лесам Московской губернии конца не будет» [Маслов 1842:115]. Оба этих автора проявляют осведомленность в вопросе о том, как быстро и радикально может изменяться ландшафт и насколько значительна может быть роль человека в такой резкой перемене. Подобное понимание проблемы только усиливалось до самого конца столетия в России и повсеместно: в США Джордж Перкинс Марш собрал данные о значительно изменившихся пейзажах в своем родном штате Вермонт и на территории стран Европы и Ближнего Востока, которые он посетил в качестве посла США в Турции в 1850-х годах. Как он писал, «даже Россия, которую мы привыкли считать страной лесной, начала испытывать дефицит древесины»[133].

Комиссии и печатные издания на протяжении следующих десятилетий обсуждали последствия уничтожения лесов и необходимые меры для их устранения. В начале 1860-х годов Ф. К. Арнольд страстно отстаивал роль лесов в сохранении сельскохозяйственных угодий на страницах «Журнала Министерства государственных имуществ». Арнольд, знаток леса, впоследствии ставший профессором лесоводства в Лесном институте и Петровской академии в Москве, использовал немецкие и отечественные примеры заросших илом рек и возникших там транспортных проблем для демонстрации губительного влияния уничтожения лесов на гидросистему[134]. Русские ученые продолжали обсуждать роль лесов для водных систем и то, как лесные массивы влияют на климат и уровень влажности. В то же время реформа 1861 года по освобождению крестьян подтолкнула экономическую революцию, которой суждено было значительно повлиять на леса центральноевропейской части России. Масштаб и темп вырубки леса росли с поразительной скоростью.

Никогда леса не рубились у нас так беспощадно, как в настоящее время, и уже на огромной площади, расположенной вдоль притоков северной и средней Волги, – площади, которая, казалось, могла бы навсегда обеспечить и топливом, и лесом для построек наше приволжское низовье и прилегающие к нему губернии, – хорошего строевого леса осталось очень мало не только близ Волги, но даже в самых отдаленных ее краях [Лугинин 1863:229].