Заповедник архонтов

— Глянешь на тебя, знахарь, и сердце радуется — какой же мы, поселяне, способный народ. Вот, поди ж ты, горец из беглых, род твой всего-навсего несколько поколений в горах прожил, а ты уже знаешь, что значит «когда-то». Правда, мне до сих пор таких умных встречать не приходилось. Впрочем, что это я — приходилось! Но не в горах. В подземельях Дьори, где их, чужаков, ласково пытали. Но это так, к слову… Меня вот что интересует, как ты собираешься исполнять указание гарцука? С чего начнешь агитацию за демонстрацию ковчега. Как представляешь себе ковчег? В виде летучего корабля? Или в образе чудовищной птицы с перепончатыми крыльями? Может, как-нибудь иначе?.. Знаешь, мне самому до смерти хочется взглянуть на него. Даже голова кружиться начинает. Ведь даже я, не из последних на Хорде, но ни разу не видал его. Сколько не чешись, не понуждай себя к спокойствию, к мудрой созерцательности, но натуру не переборешь. Каков он из себя, ковчег, как полагаешь, Роото? Мне вот что пришло в голову — что, если с момента встречи и лицезрения ковчега поселяне начнут отсчитывать новую эру? Скажем, эру единения с ковчегом, и с той поры пусть он будет являться каждый сезон. Или каждый год? Пусть старики рассказывают внукам о том, что им когда-то довелось воочию узреть священный образ. Тогда понятие «когда-то» обретет понятный смысл. Что скажешь, знахарь? Тем самым народ обретет еще один праздник, который будет вдохновлять на исполнение долга.

Я задумался. Пожелание, прозвучавшее в устах этого странного старика, было более похоже на руководящую установку, которой мне следует придерживаться, рассказывая сказки. Мне, как бы ненароком, было предложено изложить свое вдение летучего корабля, затем его должны утвердить наверху, после чего в своих гастрольных проповедях я должен буду придерживаться именно подобного толкования. Вот как я понял Ин-се.

Что было делать? С этими хордянами следовало держать ухо востро, того и гляди запишут в славные, и стану я у Третьего столпа наиславнейший холоп.

— Не понимаю, о чем вы, Ин-се? Мое дело лечить поселян, если кто заскучает, сказку могу рассказать…

— О ведьмах, леших, водяных? — скептически усмехнулся Ин-се. — Змеях Горынычах и прочей шушере, о которой у нас на Хорде никто слыхом не слыхивал, видом не видывал? Что представляет собой, знахарь, эта твоя нечистая сила? Как она выглядит? Какая у нее энергетическая основа? Это нейтринные сущности, неразложимые даже при бомбардировке мощными элементарными частицами? Или, может, ты скажешь, все это плод твоего воображения или преданья старины далекой?.. Последнее я исключаю, потому что этот бред достаточно связан, логически выстроен, противоречив в той мере, в какой противоречиво все живое. Разве что преданья — болтовня беглых поселян? Мы с достаточной полнотой извещены, что там творится в поселениях за рекой Дирах и в горах, и ни о чем подобном не слыхали. Может, мы просто не обращали внимания на эти досужие разговоры, байки, шутки-прибаутки и прочую словесную дребедень. Вот чего я не могу понять, знахарь, какая польза хордянам от знакомства с нечистой силой? С какой целью ты пудришь мозги добросердечным поселянам из низших разрядов?

— Помилуй меня ковчег, разве я пудрю! Они сами просят!..

— Но ведь был день, когда ты в первый раз рассказал одну из своих глупейших историй. Тебя просили поведать, что ты видывал, чему удивлялся, а ты загнул про какого-то лешака, у которого в замке полным полно всяких сокровищ. Так не бывает, Роото, и ты об этом знаешь. Зачем врешь?

— Скучно было, спать не хотелось… — ответил я и понял, что прокололся.

— Тебе не хотелось спать? Ты удивляешь меня, знахарь. Тебя следует хорошенько проверить в клинике удостоенных близости к ковчегу. Каждый хордянин, когда приходит срок, испытывает потребность в глубоком непрерываемом отдыхе. Эта истина непреложна. Мне доложили, что и спишь ты как-то не по-нашему. Во время отдыха тебя посещают видния?

— Сейчас не посещают, — буркнул я.

Чем дальше, тем все меньше нравился мне этот разговор. То, что я был взят на учет, было очевидно. Однако мера пресечения, выбранная властями Хорда, этими славными, благородными и прочей, как образно выразился старик, «шушерой», составлявшей сливки местного общества, — удивляла. Чего они хотели от меня? Чтобы я покаялся и добровольно раскрыл свою подлинную суть? Случись такое у нас на Земле, любой усомнился бы в их здравомыслии. Посмеялся бы про себя — во, дураки, так я вам и исповедуюсь.

Возможно, здесь иначе понимают, что такое безумие, но в любом случае они решили использовать меня в своих целях? Что они задумали? Нацелить на зарождение всплеска небывалого энтузиазма?