Рассказывая, Лидочка понимала, что Александрийский ей верит или почти верит, но, даже веря ей, слушает это как историю, приключившуюся с молоденькой девчушкой, у которой действительность и ночное воображение настолько перепутаны, что она и сама не знает, где же проходит грань между ними.
– Вы уверены? – сказал он, когда Лидочка в нескольких сбивчивых фразах рассказала о том, как нашла Полину и как потом за ней гнался убийца. – Вы уверены, что эта женщина была мертва? И тем более убита?
– Но я же ее трогала!
– Вы трогали ее в темноте? Не зажигая света?
– Я видела – у нее глаза были открыты…
– И вы ни разу не видели вашего преследователя?
– Я слышала. Этого достаточно. Я ничего не придумываю! Да он же вазу в коридоре свалил!
– Это не вы?
– Это он, честное слово – он.
– Этот грохот и заставил меня подняться, – сказал Александрийский. – Я сидел работал – не спалось. – Он показал на бумаги, разложенные на столе под лампой. – И тут услышал страшный грохот… потом появились вы! И знаете… – Улыбка, не исчезнув с лица, вдруг стала смущенной, может быть, неверное тусклое освещение в комнате было тому виной. – Такая тишина и пустота, словно уже наступил конец света. Я его ждал чуть позже… И вдруг – грохот, топот, и влетаете вы, как летучих конников отряд. И жизнь вернулась, но не успел я обрадоваться этому, как обнаруживается, что и вы – черный посланец, дурной гонец, таким еще не так давно отрубали головы… Не сердитесь, милая Лида, сейчас я отправлюсь вместе с вами, мы поднимемся и обнаружим, что никакой Полины в вашей комнате нет, что вам все померещилось.
– Вы так говорите, будто я ребенок, а людей не убивают.
– Людей у нас убивают. И слишком много, и, боюсь, будут убивать еще больше. Но не так, Лида, а по правилам убийства. Книга убийств именуется у нас Уголовным кодексом, а сами основания для убийств – статьями.
Александрийский запахнул халат и сказал:
– Вам придется взять мои ботинки. У меня небольшая ступня. Я бы пожаловал вам шлепанцы, но для меня надевание ботинок – операция сложная и длительная: я с трудом нагибаюсь. А шлепанцы уже на ногах.
Лидочка послушно надела ботинки. Они были удобно разношены, хоть и велики. Время двигалось медленно – профессор все никак не мог завязать пояс. Лидочка смотрела на его длинные, тонкие, распухшие в суставах пальцы – как они неуверенно двигались. И она поняла, что профессор был старым и больным человеком.
– Пойдем, покажите мне сцену преступления, как говорит моя старая подруга Агата Кристи, не знакомы?
– Нет, я не слышала о такой подруге. – Зачем он говорит о каких-то подругах?
– Разумеется, мы должны были первым делом позвонить в Скотленд-Ярд, – продолжал Александрийский, направляясь наконец к двери. Халат у него был темно-вишневый, бархатный, чуть вытертый на локтях, с отложным бархатным воротником – дореволюционное создание, похожий был у Лидочкиного папы. – Но у меня в комнате нет телефона, а в Москве нет Скотленд-Ярда. Впрочем, если вы правы, мы позвоним в МУР из докторского кабинета, и с рассветом примчатся бравые милиционеры. Сколько сейчас времени?
Лидочка поглядела на свое запястье – часов не было, часы остались в комнате. Александрийский заметил это движение и сказал:
– Двадцать минут седьмого.
– Как? Уже утро? – Внутренние Лидочкины часы уверяли ее, что вокруг глубокая ночь.
– Утро больших приключений.
– Павел Андреевич, вы мне совсем не верите?
– Нет, не совсем. Вы ничего не изобрели.
– Но ошиблась?
– Возможно.
Александрийский открыл дверь, пропуская Лидочку вперед. Она услышала, как нервно и мелко он дышит. Как же он будет подниматься на второй этаж?
Лидочка замешкалась – ей не хотелось вновь оказываться в коридоре, но тут она услышала голоса – в коридоре разговаривали, – слов не разберешь, но по тону слышно было, что разговор идет относительно спокойный, без крика. И все страхи сразу испарились – Лида смело пошла вперед. Александрийский последовал за ней.
В коридоре горел свет, на ковровой красной дорожке были рассыпаны большие и маленькие осколки большой китайской вазы, что недавно стояла на высокой подставке возле зеркала. В центре этой груды черепков возвышалась дополнительным холмиком груда окурков. Почему-то Лидочка в первую очередь увидела эту гору окурков и поразилась тому, сколько их накопилось в китайской вазе и сколько лет никому не приходило в голову заглянуть внутрь.
Только после этого Лидочка увидела людей, собравшихся вокруг останков вазы. Это были президент Филиппов в ночной пижаме, совсем одетая, будто и не ложилась, Марта Крафт, а также докторша Лариса Михайловна и какая-то неизвестная Лидочке личность произвольного возраста и серого цвета, очевидно, из отдыхающих, потому что была в халате.
– Вот и она! – воскликнула Марта при виде Лидочки.
– Это вы сделали? – спросил президент. В обычной жизни его волосы были тщательно уложены поперек лысины, а сейчас он забыл о приличиях, и на голове образовалось неаккуратное воронье гнездо.
– Я в первый раз это вижу, – сказала Лидочка.
– Тогда объясните мне, почему вы здесь оказались в такое время и в таком виде?