Заповедник для академиков

— Я намерен направить записку Гиммлеру, — сказал Шелленберг. — Я убежден, что ваши источники резко занижают военный потенциал Советов. В частности, вы с презрением пишете об их новых танках. Это хорошие танки.

— Может быть, — слишком легко согласился Канарис. — Я как раз думал о Советах. Что особенного сообщают ваши агенты?

— Особенного? Я бы сказал, там царит затишье.

— Политическое?

— Да. Готовятся перемены в Государственной безопасности.

— Я и без вас, Вальтер, знаю, что Ежов дышит на ладан, а Сталин готов кинуть его на съедение волкам Берии. Но не странно ли, что он все еще держится? А подобные доклады и предсказания мы получаем с начала тридцать восьмого года.

— Сталин непредсказуем. Он — политический гений.

— Осторожнее, Вальтер. Политический гений в современном мире только один. Второму нет места.

Шелленберг по-юношески смешался — тонкая кожа щек зарделась.

— Я не имел в виду фюрера, — сказал он. — Это несоизмеримые величины.

— Разумеется. Тогда скажите мне, коллега, что вы слышали о русском Институте полярных исследований? Или, короче, Полярном институте?

— В первый раз слышу, — сказал Шелленберг.

— Один из моих агентов, — сказал Канарис, — был заключенным в лагере, на Полярном Урале. В исключительных случаях мы идем на это — малый срок, уголовное преступление, ничего политического.

— Вы счастливый человек, адмирал, — сказал Шелленберг. — Я был бы счастлив иметь агентов, готовых идти в сталинский концлагерь.

— Он возвратился.

— И что же? — насторожился Шелленберг. — Ежов открыл еще три лагеря? Или расстреляли еще сто тысяч кулаков?

— Всего один лагерь. И называется он Полярный институт.

— В Ленинграде есть Арктический институт или что-то в этом роде.

— Институт, о котором я говорю, существует уже пять или шесть лет. Представьте себе, Вальтер, в тундре, поблизости от Ледовитого океана, воздвигнуты здания научных корпусов, складов, туда подведена железная дорога.

— Одноколейная линия проходит вдоль всего Урала.

— Не перебивайте меня, Шелленберг. Дело, о котором я говорю, настолько важно, что вам стоит выслушать меня без улыбок.

Принесли мясо. Пришлось замолчать. Шелленберг был встревожен. И не столько тем, что в тундре у Советов оказался какой-то завод или склад — не первый и не последний. И чем дальше они запрятаны в тундру, тем меньшее влияние они смогут оказать на будущий конфликт. Шелленберга больше интересовали склады и заводы у западной границы России. Хотя он не был настолько наивен, чтобы игнорировать неизвестное и тайное строительство в зоне вечной мерзлоты.

— Вы давно знаете об этом? — спросил Шелленберг. И в вопросе уже содержался упрек военной разведке, которая, как всегда, утаивала важную информацию от партии.

— Я потерял не одного агента, стараясь добраться до этого института.

— Значит, вы знали давно.

— Я не знал. Я имел основания подозревать. Уже два года меня смущает это строительство.

— Если бы вы поделились со мной раньше, мы бы объединили усилия и давно туда добрались.

— Вы сами проговорились, коллега, что у вас нет агентов, готовых отправиться в большевистский лагерь.

— Это была фигура речи.

— Отлично сказано! Вы были выдающимся учеником в гимназии!

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Только не раздражайтесь. Вы отлично понимаете, Вальтер, что с моей добычей я уже могу идти к фюреру и пожинать плоды моих трудов. Но я обращаюсь к вам, так как полагаю, что в таком важном деле нам следует объединить усилия. Именно нам с вами. Без Гейдриха и даже без Гиммлера.

— Это исключено.

— Я знаю, что исключено. И тем не менее дослушайте меня до конца. Вы, надеюсь, отдаете мне должное и почитаете меня умным человеком.

— И очень хитрым, — вежливо улыбнулся Шелленберг.

— А жаль, я боюсь за хитрых людей, — ответил Канарис. — Обычно они кончают тем, что умудряются перехитрить самих себя. Ешьте, остынет.

Минуту или две они ели в молчании.

— Не беспокойтесь, — сказал Канарис, заметив, что Шелленберг присматривается к официанту, меняющему тарелки. — Вы здесь давно не были. Я выкупил ресторан для своего ведомства. Здесь не бывает ненужных людей. Именно поэтому он открыт в такое неподходящее время года и тем более в такую отвратительную погоду. — Канарис повернулся к окну, их отделяли от ненастья тяжелые шторы.

— Что же необыкновенного в Полярном институте?

— Итак, повторим, — сказал Канарис. Он дотронулся наманикюренным ногтем до четкого пробора. — На Полярном Урале среди вечной мерзлоты строятся семиэтажные корпуса института, туда проводится широкая колея, туда стянуты заключенные нескольких больших лагерей. Там… — Канарис перевел дух и тихо спросил: — Хотите посмотреть фотографии?

Шелленберг кивнул.

Фотографии были маленькие, стопка умещалась в кармане адмиральского кителя.

— Миниатюрная камера, — сказал Канарис. Словно просил прощения.

На первых фотографиях можно было различить большие дома — словно стоявшие не в тундре, а в средней полосе России. Бесконечные склады, вагоны на путях…

— Вы уверены, что все это снято именно там?

— В голой тундре! Рядом с Ледовитым океаном. Но это еще не все!