Фрей глубоко вздохнул и произнес:
— Меня порой смущают и даже оскорбляют элементы недоверия, которые проявляются у наших коллег. Или я существую, или не существую!
— Некоторые сомневаются, — сказала Антонина. — Вы же сами знаете, Владимир Ильич.
— Иванович, — поправил ее Ленин. И посмотрел на Андрея.
— Время конспирации миновало, — сказал Бегишев, глядя в иллюминатор. — Пора открывать карты на стол.
— Не рано? — спросил вдруг Ильич. Теперь они все глядели на Андрея.
— А куда он денется? — спросил Бегишев и отвел глаза от переводчика. — Наша длинная рука его хоть за морем достанет.
— Вы меня имеете в виду? — спросил Андрей.
— Нет, Пушкина, — сказала Антонина. — Я тоже думаю, что пора считать Андрея своим. Или вообще не считать…
— Говорите, — сказал Алик.
— Ну, раз служба безопасности так считает, значит, можно, — улыбнулся Бегишев.
Все замолчали. Никто не спешил выкладывать карты на стол.
Потом заговорил Ильич.
— Дело давнее, — сказал он, — но в свое время, вскоре после революции, когда дела наши шли так себе, а этот иудушка Троцкий старался продать дело революции в Бресте…
Дойдя до этих слов, Фрей сильно ударил кулачком по подлокотнику кресла, в котором устроился. Кресло потеряло равновесие и поехало вокруг своей оси. Пока Алик не поймал Ильича, тот все крутился посреди комнаты.
— Наши дела были так себе, — продолжал Ильич, когда кресло остановилось. — Мы как раз переезжали в Москву. Мы направили сначала Радека, а потом и Льва Борисовича в Швецию. Для руководства германской революцией и связи со шведскими социал-демократами.
Ильич замолчал, перелистывая мысленно учебник партийной истории нового образца — детища перестройки.
— С юга наступали калединцы, — продолжал он, — мы теряли все новые губернии. В нарушение достигнутого перемирия немцы двинулись на восток, и тогда мы на заседании округа приняли решение переправить в Швецию часть конфиската на случай поражения революции и перехода к подпольной борьбе. Вы мне скажете, какой же я, к чертовой бабушке, революционер, если думаю о поражении, но наша сила, батенька, именно в том, что мы предусматриваем все возможные варианты. Вот именно!
Последние слова Фрей выкрикнул в полный голос, как ученик, справившийся с заданием и гордый собой за удачный ответ на экзамене. Андрею привиделась даже репинская картина, на которой юный Пушкин, взметнув к потолку руку, читает стихи, а Державин, перед сходом в гроб, привстал за длинным экзаменационным столом, сложил ракушкой ладонь, чтобы лучше расслышать гениальные строки и благословить. А впрочем, Репин ли создал этот шедевр?
Андрей внимательно выслушал небольшую речь Фрея и все в ней понял, потому что знал больше, чем ему было положено знать. Но, разумеется, и виду не подал.
Хотя от него ждали реакции.
— Сколько вам лет, Владимир Иванович? — спросил он с сочувствием, словно только сейчас обнаружил, что любимый начальник на самом деле — неизлечимый шизофреник.
— Давайте не будем заниматься банальными подсчетами, коллега, — возразил Ильич.
— Давайте не будем. — Андрей обратился за поддержкой к Антонине: — Я чего-то не понял?
— Есть рабочая гипотенуза, — сказала Антонина, из которой так и выпирала буйная жизненная энергия, — что нам удалось найти человека, очень похожего на вождя революции.
— Я сам вас нашел, — возразил Фрей. — Как бы вы меня нашли?
— На ловца и зверь бежит, — вмешался в разговор Бегишев. — Для твоего сведения, Андрей, мы, то есть инициативная группа, смогли пробиться к партийным архивам. Не скажу как, не скажу когда — поверь, что это было нелегко. Мы узнали, что руководство нашей страны перевезло в Швецию некую сумму в драгоценностях. И эта сумма до сих пор хранится в верных руках. А взять ее может лишь один их двух: Лев Борисович Красин, давно покойный, или лично товарищ Ленин.
— Тоже давно покойный, — добавил Андрей.
— А вот с этим позвольте, батенька, не согласиться! — Фрей вскочил и сунул большие пальцы под мышки, словно забыл, что пришел без жилета. — Я — это я, и никаких сомнений!
— Наверное, я скоро сойду с ума, — сказал Андрей.
Видно, это были слова, которых от него и ждали.
— И я тоже думал, что офигел, — сказал охранник Алик. — «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!» Слышали этот слоган?
— А почему они вам поверят? — спросил Андрей.
Бегишев кивнул Антонине, чтобы пояснила.
— Тогда, — сказала она, — в восемнадцатом году, уже были отпечатки пальцев. Диктилоскопия.
— Дактилоскопия, — брезгливо поправил ее Ильич. Он недолюбливал Антонину — она для него была слишком полнокровной, шумной и энергичной.
— Ценности находятся в шкатулке, мы проверяли. Она запечатана восковыми печатями. На них отпечатки пальцев.
— Моих и Льва Борисовича Красина, — сказал Фрей.
— Без сравнения отпечатков никто нам шкатулку не даст, — сказал Оскар.
— Можно взять, — возразил Алик, видно, продолжая давнишний спор. — Привезем бригаду.
— Провалимся. И окажемся в ихней тюрьме, — сказала Антонина.
— А где она хранится? — спросил Андрей. — Я имею в виду шкатулку.
Действительность была столь откровенно нереальна, что Андрей и не пытался ничего для себя объяснять.