Заповедник людей

— Ты не пойдёшь, — отрезал Виктор.

— В смысле? — не понял Антон, в недоумении хлопнув глазами.

— Здесь останешься, будешь охранять лагерь, я с Аликом пойду.

— Ты не прав, — Антон угрожающе суживает глаза.

— В армии служил?

— Причём тут это, — обескуражено произносит он, — ну да, служил, до университета.

— Тогда это приказ.

— Приказ?!

— Да, — Виктор отворачивается, вся эта байда с выяснениями ему порядком надоела.

Лодку затягивают к палаткам, люди вооружаются ножами и топорами. Виктор, как ни в чём не бывало, спокойно раздаёт указания, теперь ему никто не перечит, все ощущают его силу и власть, да и призадумались над словами Викентия Петровича о его решении присягнуть. Люди интуитивно понимают, панибратски отношения друг с другом могут лишь помешать в условиях, когда за тобой кто-то охотится, как жизнь нужен вожак, вождь, царь, генеральный секретарь, президент… да какая разница как его можно назвать, главное, чтобы он был за всё в ответе и принимал правильные решения.

Виктор устало присаживается к костру, автомат укладывает под правую руку, а под левую к нему прильнула Нина. Он с нежностью прижимает женщину к себе. Она едва не замурлыкала от этой ласки, обвивает его руками, жарко дышит и слегка улыбается.

— Устала? — целует её в губы.

— Она мгновенно отвечает, слегка отстраняется, серьёзно смотрит в глаза:- Испугалась. Как начало у всех «крыши» сносить, так жутко стало… батюшка молодец.

— Профи, — кивает Виктор.

— Как дальше будет? — Нина вновь забирается ему под плечо.

— Слабину дам, людей разочарую. Им сейчас крепкая рука нужна. Они правы, прощать нельзя, если дали по правой щеке, заряди между глаз так, чтоб искры посыпались, иначе рабами сделают.

— С этим вряд ли батюшка согласится, — опускает взгляд Нина.

Виктор некоторое время молчит, затем уверенно говорит:- Викентий? Да он первый в морду даст!

— Не по-божески как-то.

— Кто сказал? — в удивлении поднимает бровь Виктор.

— В Библии иначе написано.

— Вспомнила, — улыбнулся мужчина.

— Я о ней сейчас часто вспоминаю, — вздыхает женщина.

— Насколько мне известно, самоубийство — смертный грех. А сидеть, сложа руки и не брыкаться, когда тебя поволокут на бойню — это самое настоящее самоубийство, преступление перед богом. Нет греха в том, что спасая себя и близких, приходится давить тварей.

— Так всё таки пойдёшь завтра… то есть уже сегодня? — в словах женщины мелькает страх.

— Обязательно. Если даже не получится наказать гадов, по крайней мере, проведём разведку. Я чувствую, что-то начинает происходить, словно мощный маховик стронулся с места, раскрутится — не остановишь, перемелет зубцами в труху.

— Ты мой маховик, — Нина украдкой оглядывается и впивается в его губы страстным поцелуем.

Виктор отвечает, но к своему удивлению чувствует пустоту в душе, словно в преддверии смерти. Это сочетание страсти и страха вскружило голову, он встаёт, рывком поднимает женщину:- У нас есть ещё один час, — шепнул он дрожа.

Нина неожиданно всхлипывает:- Мне кажется, тебя ждёт… — она не договаривает, лишь слёзы жемчугом скатились с лица.

— Пустые страхи, — говорит Виктор, но мрачнеет, его интуиция, сволочь этакая, словно ледяными пальцами обхватывает сердце. В любой другой момент он послушался бы её, но сейчас нет никакой возможности, за ним стоят люди, желающие мщения.

В неуклюжем доме, который он выстроил собственными руками, так уютно и хорошо, а рядом с ним любимая женщина. Она отдаётся ему со страстью молодой любовницы, а в глазах преданность жены.

Сквозь щели, изображающие окна, проникает серость рассвета. Виктор открывает глаза, пора. Как тягостно уходить, здесь тепло и спокойно, а Нина спит, такая нежная и трогательная. Виктор берёт автомат, щупает ножны, они пустые. Нож придавлен телом женщины, вероятно, он выпал, когда они были в объятиях. Нет, будить её он не будет, сил нет, впрочем, автомата вполне достаточно.

Вздрагивая от сырости, Виктор бежит к палаткам. Горит костёр, мужчины не спят, ему протягивают поджаренного голубя.

— Доброе утро, — здоровается он, присаживается, с аппетитом ест, тонкие косточки голубя хрустят на зубах, сочное мясо придаёт уверенность и даже интуиция уползает глубоко в сознание и лишь в глубине холодит сердце.

Подходит хмурый Алик, придерживая панаму у левого глаза.

— Кто это тебя? — узрев хороший синяк под глазом, удивляется Виктор.

— Так, — неопределённо произносит он.

— Аньку с Игнатом не поделили, — хихикнул Антон.

— Я ему тоже вмазал, — со злостью выпалил Алик. — Чего это он на чужих женщин заглядывается!

— Да, конечно, вмазал, если бы я не подоспел, он тебе как курёнку шею отвинтил бы, — хохотнул Антон. — А крепкий мужик, Игнат, а борода, какая, Анька явно в его бороду влюбилась, вот отрастишь такую, и у тебя шанс появится, — язвит его друг.

— Не хорошо это, — сурово двинул бровями Павел Сергеевич, — надо всё по интеллигентному решать. А вы как считаете? — в упор обращается он к Виктору.

— Я? — отрывается от голубя мужчина. — Тоже в драку полез. Свою женщину в жизнь не отдал бы.