Заповедник потерянных душ

– Сделай сам себе, что хочешь, – пробормотал он неуверенно. Глянул на Виктора и покачал головой. – Я пас.

– То есть?! Не понял?! Ты отказываешься мне помочь?!

Его голос зазвенел такой жгучей обидой, что Стасу на какой-то момент даже сделалось стыдно. Но момент был слишком краток, секунды три не более. Почти тут же накрыло волной слабости, от которой обычно у него подгибались колени.

– Я не стану принимать участия в твоей игре, Виктор, – повторил он невнятно, прикрываясь кофейной чашкой. – И тебе не советую.

– А ты?! – Виктор подскочил к дивану, на котором сидел Сергей. – Ты тоже отказываешься мне помочь?! Помочь мне выиграть эту чертову дуэль!

Серега был очень высоким, Витька низкорослым. И сейчас их глаза были почти на одном уровне. По каким правилам велась эта перестрелка взглядами, Стасу не было видно с того места, где он стоял. Но неожиданно оба рассмеялись и бросились пожимать друг другу руки.

Твою мать! Серега – за!

– Спасибо, брат. Спасибо, – захлебывался от благодарности Виктор, танцуя перед диваном. – Я знал, что ты меня не кинешь! Знал!

И тут Серега с силой дернул Виктора за руку, усаживая его рядом с собой. Обнял за плечи и уставился на Стаса. Взгляд был нехорошим. Стас сразу обо всем догадался. Он догадался об этом, едва они вошли. Эти двое единомышленники. Они – большинство. И если он не с ними, он по другую сторону баррикады. Он не в лодке. Он за бортом. Допустить этого он не мог. Поэтому, скорбно вздохнув, спросил:

– Каким должен быть результат? Тебе не просто надо победить, как я понял. Тебе надо публично растоптать этого малого. Унизить в Лариных глазах. Каким должен быть результат, Витя?

Витя мотнул головой и прошептал:

– Результат, братишки, должен быть летальным…

Глава 10

Небо, смотревшее на нее голубым оком в прореху густой макушки дерева, наверное, было не хуже того, что наблюдал известный литературный герой в Чехии. Оно было даже лучше, чище, безоблачнее. В романе, насколько она помнит, по небу ползли серые облака. Здесь же оно было совершенно незапятнанным. Ярким, бездонным. И если бы не косматые ветки старой березы, нервно дергающиеся под порывами сильного ветра, она бы, наверное, испытывала некую безмятежность. Она бы могла, уставившись в этот удивительной чистоты небесный глаз, подготовиться к встрече с Богом. Могла бы покаяться в грехах и попросить о прощении. Она же умирает и понимает это. А умирая, надо каяться. Следовало пролистать всю свою жизнь до последней страницы. Найти в ней ошибки, фальшь, радость. И за последнее сердечно поблагодарить Всевышнего. Надо быть очень чистой, балансируя на грани между жизнью и смертью. Чистой, обновленной.

Все это она понимала и пыталась сосредоточиться, подготовиться. Но ничего не выходило. Она была раздражена. Она отвлекалась. В спину, со стороны левой почки что-то упиралось и больно давило. Не так, чтобы невыносимо было терпеть, но собраться мешало. К тому же чесался правый локоть и правая ступня. Так чесалось, что, на мгновение прервав репетицию отхода в мир иной, она резко села, дотянулась до ступни и принялась с силой ее чесать, сколупывая коросту из зловонной грязи. Потом пришел черед локтя. Затем она обернулась и посмотрела на то, что больно упиралось в ее левый бок. Корень. Это был просто высохший корень какого-то старого пня. Она на нем лежала. Она на него упала, когда смогла выбраться из зловонной жижи болота. Упала и отключилась. Потому что силы оставили ее. Она потратила их на то, чтобы выбраться. На то, чтобы выжить.

А Маша? Что стало с Машей? Помнится, она так кричала! Так громко кричала и звала на помощь. Крики раздавались откуда-то слева от нее. Они становились все тише и тише, а потом вовсе прекратились. Маша погибла? Утонула? Или ей удалось спастись? Смогла или нет? Вряд ли. Надежды мало. Она же не такая сильная. И у нее гипертония. К тому же она жуткая трусиха. Когда они поняли, что заблудились и забрели на болото, Маша так горько расплакалась, что ей пришлось ее утешать. И еще делать командный голос и даже напевать какие-то бравурные песни.

Не помогло. Маша плакала и все время тянула ее куда-то за руку. И она отвлеклась на ее слезы. И они угодили в трясину – вязкую, зловонную, тут же с силой потянувшую их на дно.

Сколько, интересно, они барахтались? Час, два или счет шел на минуты? В какой момент она, размахивая руками и пытаясь ухватиться в темноте за все, что ей попадалось, вдруг поймала что-то тонкое и крепкое? Что это было вообще? Сначала были трава, осока, сухие сучья. Все рвалось, ломалось, не помогало. Она безуспешно пыталась отталкиваться ногами, но глубже вязла, тонула и понимала это. И вдруг ее выпачканные грязью пальцы ухватились за что-то. Это было много тоньше веревки. И это было очень крепким. Может, леска?

Это скользило между пальцев, а она судорожно хваталась. И вдруг удалось зацепить, намотать это на ладонь и потянуть. Потом еще и еще. Спасительный тонкий трос впился в ладонь, но боли она не чувствовала. Она не чувствовала вообще ничего, кроме дикого желания выбраться.