Заповедник Сказок 2015<br />(Том 5)

Тут рядом с ним вторая фигура объявилась. Команда давай глаза кулаками тереть — то ли мираж, то ли колдовство какое? Стоят в обнимку два коренастых крепыша, оба в капитанских фуражках, и оба как две капли воды на Селёдкина похожи! Боцман, стреляный воробей, один не растерялся. Подошёл бочком и вкрадчиво поинтересовался для проверки: а трубка ваша, мол, где? Расхохотался капитан Селёдкин, аж за живот схватился. Еле отдышался и говорит:

— Эх, Семёныч, старый ты лис! Тебе ли не знать, что я табака сроду не курил? Трубка моя давно во Всемирном музее капитанской славы хранится!

— Ура! — радостно закричал боцман, и все дружно подхватили. Признала команда своего капитана! А кок тут же помчался на камбуз макароны по-флотски разогревать…

Жюлькипурские зонтики

Как свидетельствует запись в корабельном журнале, сделанная твёрдой рукой самого капитана Селёдкина, история эта произошла посреди Моря Недоразумений, в той части света, где, как известно, в силу природных аномалий, зона таинственной непредсказуемости и запредельной нестабильности простирается на сотни миль в разные стороны. Образовалась она как своеобразный побочный эффект — что-то вроде стихийной резервации, где нашли себе приют всяческие несуразности, вытесненные отовсюду победами научного прогресса. На лоциях это всего лишь пустынная часть мирового океана с одним единственным крохотным островом. Скучились там несуразности в ожидании, когда для них придумают подходящую науку, которая укажет, наконец, каждому из них законное место. Здесь нельзя положиться ни на компас, ни на какие иные приборы. Да и здравый смысл, если честно, не всегда помогает. Потому плавать в этих местах может отважиться только чрезмерно любопытный новичок, либо уж совсем старый и опытный мореход. Обычные же судоводители обходят этот район стороной. Стоит лишь стрелке компаса нервно дрогнуть на незримой границе, как бдительные штурманы от греха подальше круто поворачивают в обход…

* * *

Ввиду временной бесполезности навигационного оборудования, бывалый капитан Селёдкин, который в последнее время один только и умудрялся плавать здесь прямым маршрутом, ориентировался не пойми каким способом. А на все дотошные вопросы, пряча в усы лукавую улыбку, всегда отвечал только одно: «Интуиция!»

В истории мореплавания было время, когда записи в корабельном журнале могли быть чем угодно: и философским трактатом, и хроникой лирических настроений. Снятые астролябией долготы и широты зачастую просто тонули меж густых строк в пучине мыслей и чувств. Но жанр этот из века в век иссыхал, мельчал и теперь уже редко когда служит хранилищем душевных эмоций. Запись капитана Селёдкина была лаконичной и бесстрастной, в стиле прагматичного нового времени: «14 сентября. Четверг. 14:12. При ясной погоде курсом зюйд-зюйд-ост в небе проследовала большая стая пёстрых зонтиков».

Корабельная команда, давно привыкшая ко всякого рода недоразумениям, больше посматривала в сторону камбуза, откуда мощными струями по палубе расползался умопомрачительный запах компота и жареных котлет, нежели на перелёт каких-то аномальных зонтиков. Лишь юнга Земляникин по молодости и неопытности стоял с вытянутой шеей и открытым ртом, судорожно вцепившись в шкоты и таращась в небо с изумлением.

Капитан Селёдкин посмотрел вслед удаляющейся стае, ещё раз перечитал свежую запись в журнале и нашёл её исчерпывающей. В этот самый миг перед наблюдательным мостиком что-то промелькнуло и с шумом плюхнулось на палубу. Это что-то оказалось большим видавшим виды зонтом, яркий узор которого говорил о его несомненном жюлькипурском происхождении. Сквозь прорехи было плохо видно, но под ним барахталось ещё кое-что, живое и мохнатое. Первым на месте происшествия оказался проворный юнга. Он ловко подхватил зонт и продемонстрировал капитану находку.

Вцепившись четырьмя лапами в рукоять, визжа и отбиваясь от юнги длинным толстым хвостом, на зонте висела мартышка. Судя по всему, яростная схватка зонта и мартышки продолжалась давно.

Если бы мартышка не освободила задние лапы, чтобы пнуть Земляникина, строптивому зонту вряд ли бы удалось вырваться и улететь. Но ему повезло. Рванувшись всеми своими струнами, он выскользнул сразу и из ослабевших лап обезьяны, и из загорелой руки оторопевшего юнги. Быстро взмыв в небо, зонт помчался вдогонку за стаей, победно трепеща на ветру лохмотьями прорех.

А мартышка осталась сидеть на палубе.

— Так-так! Это что ещё за заяц на борту? — гаркнул подоспевший боцман Дудкин.

— Это, Альберт Семёныч, не заяц — это обезьянка с зонтом приблудилась, плюхнулась с неба! — браво доложил юнга Земляникин, косясь на драчливую мохнатую гостью. Подбежал еще кое-кто из команды.

— Раз не числится в корабельном списке — значит заяц! — категорически пробасил боцман.

— Что-то я не вижу никакого зонта… — засуетился весёлый кок Цыбульченко, отряхивая с рук остатки муки.

— Зонт только что улетел, — пояснил юнга и показал рукой в направлении зюйд-зюйд-ост.