Заповедник смерти. Повести

— Первый, я Семнадцатый, выхожу в расчетный квадрат, — сказал Зубавин. Перед его креслом находились гнутые экраны локаторов, виом планетарной связи, настроенный на аварийную волну, окно перископа-дальвизора, но все они больше походили на диски из полированного черного металла, чем на экраны. Лишь один раз за все время включился сигнал предупреждения и один из экранов отразил белый всплеск, но то оказался сгусток пыли и щебня — очевидно, ядро кометы в апоастрии.

— Семнадцатый, «подметайте» систему чище, — раздался в наушниках голос дежурного диспетчера крейсера Стефана Лефски. — Даю на всю работу час пятнадцать.

— Принял, — лаконично ответил Зубавин.

Несколько минут прошли в молчании.

Разведкапсула ощетинилась антеннами приема и локации, сориентировала их таким образом, чтобы захватить только свой квадрат поиска, и превратилась в одно громадное «ухо», главным чувствительным элементом которого были люди.

И вдруг резкий сигнал внимания вырвал Зубавина из «резонансной системы», заставил собрать тело, «разбросанное» в данный момент по колоссальному объему пространства.

— Семнадцатый, срочно возвращаю. Минуту на подготовку.

— В чем дело? — вскинулся Зубавин. — Что случилось?

— Физики высчитали, где находится «Славутич».

— И где же?

— На Земле! Вернее, на орбите вокруг Земли.

— По-моему, раньше ты не был способен на шутки…

— Я не шучу. «Славутич» провалился во времени на двести лет в прошлое, в двадцатый век.

— Чушь какая-то! Почему же история не сохранила этот факт?

Диспетчер не ответил.

ГЛАВА 8

За прозрачной стеной силового поля, оградившего «Славутич» от негостеприимного мира, бесновалась гроза. Ветвистые росчерки молний рвали пелену ливня на цветные куски. Корабль, казалось, стоял внутри дымчатого стеклянного пузыря: водяные струи растекались пленкой по всей поверхности силового колпака и создавали иллюзию толщи воды за прозрачной стеной.

Целое полотнище жемчужного огня ударило вдруг в стену поля и стекло жидким сиянием в воду, исхлестанную струями небесной воды. Потом еще несколько ярких желто-голубых клинков вонзилось в поле, слетая к воде жидкими огненными ручьями…

— Красиво, — сказал задумчивый Климов, стоя у главного виома с ворохом разнокалиберных световодов в руках.

— Вода насыщена сернистыми соединениями свинца и кислотами, — отозвался Апхазава от вскрытого автомата. Часть стены командного зала рядом была разобрана и открывала масленисто поблескивающие пластины из ячеистого металла, усыпанные бисером молектронных схем. — Поэтому цвет разрядов сдвинут в желтую часть спектра, — докончил бортинженер уже из утробы автомата.

— Спасибо, — усмехнулся Климов. — Сернистые соединения свинца — это очень поэтично. Кстати, вы знаете, почему так высок процент соединений и окислов свинца в здешнем воздухе?

— Видимо, предки больше имели дела со свинцом.

— Предки имели колоссальное количество транспортных средств, выхлопные газы которых были насыщены свинцом. Из-за чего в конце двадцатого века подскочил и общий процент вредоносных веществ в атмосфере.

В командном зале крейсера находились всего несколько человек: Климов, Сонин, Апхазава, работающие у комбайна контроля, Лидия Данич, мать Боримира, и бортинженер-1 Малютин. Двое механиков из экипажа помогали Лозински устранять неисправности в автоматическом «скелете» корабля. Еще четверо специалистов скрывались в недрах космолета, медленно восстанавливая разрушенные линии материалоснабжения. Остальные двадцать семь членов экспедиции все еще спали под защитой охранной зоны, с тех пор как автоматы по тревоге упрятали туда людей от опасных перегрузок.

Малютин уже вторые сутки работал с приемной аппаратурой, пытаясь оживить радиостанцию и разобраться в радиопередачах хозяев полуострова, так недружелюбно принявших «Славутич»: уже стало известно, что крейсер приземлился на территории Афганистана, в центре озера Намакзар, хотя компьютер высчитал координаты почему-то с пятидесятипроцентной вероятностью: конфигурация материков и рек его обескуражила.

Из экипажа крейсера Малютин первым уяснил ситуацию и, накопив достаточно информации, решил наконец сделать первое прикидочное обобщение.

— Все! — сказал он горестно, сбрасывая эмкан связи, и потянулся, разминая затекшие мышцы. — Их язык меня доконал. Жаргон, а не язык! В нем смешались не один, а пять-шесть языков сразу — от персидского до английского. К тому же он так перенасыщен согласными, что многие слова человеческое горло просто не в состоянии произносить. Это твердый и властный язык воинов, язык повелительного наклонения. Такого, по-моему, на Земле никогда не существовало.

— Это странно, — подумав, сказал Климов. — Если не сказать больше. Земля ли это? Если нет, придется учить язык.

— Да уж придется. Вот послушайте.

Малютин повернул верньер, и в зал ворвались звуки чужой речи. Несколько минут все в зале вслушивались в нее, пытаясь понять, о чем идет речь. Апхазава сдался первым:

— Выключай. Похоже, без лингвера не обойтись. Я, во всяком случае, почти ничего не понял.