Заповедный мир Митуричей-Хлебниковых

Эскиз обложки к поэмам В. Хлебникова 1924–1925 года, эскиз афиши к вечеру Велимира Хлебникова тех же лет, рисунки к стихам В. Хлебникова 1922–1924 годов продолжают и развивают то, что было найдено в пространственных композициях, в «Звездной азбуке», в «Разине». На обложке и на плакате имя и фамилия растворяются в рисунке, вписываются в ритм спиралей, образующих некую черно-белую галактику, вихрь, закрученный вокруг самого себя. Ощущение чего-то космического, летящего, непрестанно изменяющегося, образующего все новые и новые сочетания серо-черных пятен и штрихов. Все в вихре замыкается и возвращается к себе.

Рисунки к стихам. Заставка — пучок черных стеблей, схваченных спиралью; вверху точками колоски. Образ снопа, перевязанного свитым прутом.

П. Митурич. К поэзии В. Хлебникова, 1922–1924

Композиция: черные густые мазки, крупные и мелкие, длинные и короткие полосы несутся справа налево, словно наклоненные ветром травы, ломаются, гнутся, образуют странные кресты — вдруг задвигавшееся, зажившее под ветром кладбище?

Черная «рамка» с неровным скошенным белым окном, в котором завиваются спиралью стебли каких-то фантастических трав…

Эта стихия графики, черного и белого цветов полна какой-то сокровенной жизненной силы, в ней дробятся, распыляются и вновь воссоединяются органические естественные формы, присущие природе, таящиеся в ней — в ритмах и орнаментах ветвей, трав, планок деревенских плетней, столь любимых Митуричем, снежных вихрей и всплесках волн…

П. Митурич. К поэзии В. Хлебникова, 1922–1924

П.В.: «Велимир говорил: „Во мне волна делится на бесконечное количество волн, и эти волны, их размеры относятся как степени степеней“»^[175].

Рисунки с натуры теснейшим образом связаны с «беспредметными» композициями — в них те же, только соотнесенные с конкретной реальностью, воплотившиеся в определенный зрительный образ, воссоединившиеся в нем стихии линий, черно-белых контрастов, орнаментов.

«В саду», 1924. Почти неотличимый от «абстрактных» композиций вихрь листьев, ветвей, трав, то густо-черных, плотных до пятна, то легких, прозрачных, едва уловимых.

«Лама. Зоопарк», 1924. За косым переплетением решетки вольеры стоит высоко и важно подняв голову, с белым «жабо» на груди величественный зверь, смотрит в упор презрительно, гневно. Густая жесткая шерсть, даже не морда — «лицо» с крупным носом, недовольно поджатыми губами, огромными черными глазищами под изогнутыми бровями сделаны резкими штрихами жирного черного карандаша, явно очень быстро, легко, на одном дыхании.

Отчетливо слышны отголоски хлебниковского «Зверинца»…

1924-й — год встречи и соединения с Верой Хлебниковой, как 1915-й, год первой встречи с Велимиром, 1921-й — год близости к Велимиру, стал важнейшим этапом в жизни Петра Митурича.

Вера Хлебникова — П. В. Митуричу. Астрахань, 1924 г.

«Вы назвали меня тем именем, как звал Витя. Это дало мне светлую, как горное озеро, иллюзию, что где-то у меня все же есть нежный брат»^[176].

Астрахань, февраль 1924 г.

«Посылаю Вам Витин детский рисунок, думая, что Вы будете рады.

Мне больно, что то, что зовется условностью, заставляет меня писать такие… тупые… письма в ответ на Ваши, полные светлой любви к брату, которой и я себя чувствую теперь обвеянной, и мне дорого, что оттуда, где остался навсегда Витя, ко мне идет братский привет, хотя бы мысленный. Из Вашего письма ко мне я поняла еще сильнее, как глубока Ваша любовь к брату и как жива она и теперь.

Простите же мне мои письма!»^[177]

На измятом листке бумаги двое ребят — Виктор (автопортрет!), мальчик лет семи с большими скорбными глазами, в длинном почти до пят пальто с меховым воротником и взрослой шапке пирожком, держит за руку сестру Веру, девочку лет двух в шубке и капоре с башлыком — круглолицую, задорно веселую. Совсем неплохой для ребенка рисунок, почти профессиональный и такой же недетский, как взгляд маленького «взрослого»…

П.В.: «С моей стороны была полная и всесторонняя преданность. Я был одинок, и один лишь человек мог меня удовлетворить и утешить — это она. Так что Вера знала из писем моих, что может мной располагать как хочет и как угодно далеко» ^[178].

3

П.В.: «Закутанная в белый пушистый платок, в черном пальто особого покроя вошла ко мне Вера и сунула мне розу. Чудную живую розу. Я был взволнован до головокружения. Я долго не произносил слов приветствия, а потом уже было поздно. Извозчик, принесший корзину, ждал расчета; мы сели и забыли о нем. Ему, наверное, показалась странной такая молчаливая встреча друзей, такая сдержанная по жестам и такая волнующая обоих встреча. Он не подавал звука и терпеливо ожидал. Наконец, вспомнив о нем, отпустили его, удовлетворив.

Я ждал к себе Веру давно и построил ей в своей обширной комнате холщовый шатер, в котором была даже кровать, где-то раздобытая Н.О.[Коган], так что это было вполне изолированное помещение, в котором без стеснения она могла устроиться у своего друга, коллеги и товарища.