Заповедными тропами

— Козленка никто не тронет, — сквозь зубы процедил я и, поднявшись со своего места, поставил у костра большой котел с нашим ужином. — На десять человек хватит!

На мгновение глаза Мурата вспыхнули недобрым пламенем, но закон восточного гостеприимства и долг хозяина заставили его сдержаться. Молча мы принялись за еду, и казалось, каждый из нас был поглощен этим занятием.

Но куски положительно застревали в горле, и только Мурат с ожесточением уничтожал пищу — кости хрустели под его крепкими челюстями. Но с каждым проглоченным горячим куском что-то менялось в его лице. Вот уже не горят его глаза, разглаживается складка на переносице, и лицо становится другим, не отталкивающим, как прежде. Вот на лбу его выступил пот, он как будто пьянеет от горячей пищи и неожиданно для всех начинает улыбаться, показывая белые зубы. На лице его довольство, в глазах огонек веселья.

Не дожидаясь нашей просьбы, он с иронией рассказывает о постигших его сегодня охотничьих неудачах. Козлы совсем близко, еще два-три шага, и вдруг из-под ног летит предательский камень. Табун шарахается в сторону, и все пропало. Опять целые часы подхода — умелого, осторожного, как у хищного зверя. Добыча почти в руках, и опять неудача. Ружье осекается один, другой, третий раз, и все труды и лишения дня пропадают напрасно. Мы внимательно слушаем, стараемся не упустить ни одного слова и вместе с Муратом переживаем досаду. Перемена настроения киргиза-охотника сказывается на окружающих и особенно на его сыне. Гроза благополучно миновала, мальчик появляется среди нас и участвует в разговоре.

Мурат хорошо знал родные горы, до тонкости изучил повадки населяющих их животных и теперь с большой готовностью поделился со мной этими сведениями. Он рассказал, как ранней весной близко к его стоянке подходил барс, как несколько ночей он рявкал на соседних скалах. Потом хозяин рассказывал о горных птицах — уларах, подражая их весеннему крику, и, видя, что его слушают с большим вниманием, вдруг с изумительной точностью стал свистеть красным сурком. И как же бесподобно это ему удавалось! Так и казалось, что вот на обломке скалы, скатившемся на зеленую лужайку, стоит на задних лапах крупный, толстый и смешной зверек. Он кричит изо всех сил, захлебываясь, так, что вздрагивает его жирное тело, а голос слышно на много километров. В такт свисту закидывается назад его голова, подергивается хвост. Ему вторит ближайший сосед по норе, затем десятки других и вскоре все горы. «Но — болды (довольно), кудук кеткен (в колодец ушел)», — заканчивает рассказчик. И как это похоже на сурка. Он накричался вволю, взбудоражил сурков-соседей, козлов-козерогов, уларов — все живое, все предупреждены о близкой опасности, о приближении человека. И теперь он ушел в безопасную нору. Ну-ка, попробуй охотник после этого подойти к своей добыче!

— А знаешь, — обратился ко мне Андрей, — ведь это Мурат убил красного волка.

Я вспомнил тот досадный случай и попросил рассказать, как это произошло. Вот что я узнал со слов Мурата.

Поздней осенью охотники гор устроили большую охоту на козлов-козерогов. Человек пятнадцать окружили один из хребтов, где держалась группа животных, и стали гонять их с места на место. То здесь, то там гремели выстрелы, добыча обещала быть обильной. И вот острые глаза киргиза заметили четырех своеобразных хищников — они искали выхода из окружения. Это были красные волки — чо по-киргизски. Звери подошли к Мурату на верный выстрел, и тот ждал удобного момента. Вот одно животное останавливается и, не подозревая, что рядом опасность, смотрит в противоположную сторону, чутко вслушивается в нарастающий шорох в далеком ущелье. Мурат целится долго и наконец спускает курок винтовки. Грохочет выстрел, пуля пронзает шею злополучного зверя, и он падает на землю. Остальные бросаются врассыпную, но, несколько отбежав от опасного места, вновь собираются в тесную группку и исчезают за скалами. Слушая рассказ Мурата, мы засиделись до поздней ночи.

Спустя три дня мы с Андреем тем же путем возвратились в Сосновку. Опять скользкий мостик и ворчливый сыпец заставили пережить нас неприятные минуты. Мы шли не одни. За нами бежал маленький козленок, которой я приобрел у Мурата и назвал Майкой.

С тех пор прошло около года. Однажды в Зоологическом музее Московского университета мне показали шкуру интересного зверя. Ярко-желтая окраска меха, длинный пушистый хвост, строение ушей и общие размеры позволяли предполагать, что шкурка принадлежит красному волку. Однако при шкурке не было черепа, и его отсутствие мешало точному определению. Кто мог поручиться, что это не домашняя собака, размеры, окраска и другие внешние признаки которых столь изменчивы? Не было при шкурке и этикетки, указывающей, где и когда было добыто животное. Это совершенно обесценивало экземпляр с зоологической точки зрения. Сравнительно недавно она была обнаружена на Московском холодильнике среди большой партии шкур сурков и лисиц, присланных из города Фрунзе — столицы Киргизии.