Заповедными тропами

И хотя в песне, в трескотне сверчков не было ничего особенного, но я никак не мог оторваться от этой своеобразной музыки — лежал и слушал. Вдруг откуда-то поблизости до моего слуха донесся тихий журавлиный голос. Обычно так переговариваются журавли, ночуя в степи. Я застыл на месте. Несколько секунд спустя, производя крыльями неясный шорох, в двадцати шагах от меня опустилась стая журавлей-красавок. Видимо, возбужденные полетом, птицы сначала негромко переговаривались между собой, отряхивали и приводили в порядок оперение, а затем одна за другой укладывали голову на спину и предавались отдыху. Только один журавль продолжал бодрствовать и, медленно расхаживая поодаль от спящей стаи, всматривался в окружающую степь. Стараясь не потревожить птиц, я лежал совершенно неподвижно. Но сторожевой журавль случайно несколько приблизился ко мне и вдруг остановился. Видимо, непонятный предмет, лежащий в степи, вызвал его недоверие. Не решаясь двигаться дальше, он насколько было возможно вытянул шею в моем направлении и, желая рассмотреть меня, поворачивал голову. Наверное, я все-таки допустил слабое движение или, быть может, громко вздохнул. Так или иначе, но в следующее мгновение птица поняла, что опасность рядом. Не спуская с меня глаз и потому спотыкаясь о стебли бурьяна, сторожевой журавль как-то боком быстро зашагал в сторону. «Крррии», — прорезал темноту невыносимо резкий в тишине крик, и по этому сигналу все ночующие птицы взлетели в воздух и, уже громко перекликаясь: «крри-крру-крру-крру», пытались собраться в стаю в ночном небе. Все это время рядом со мной лежала заряженная двустволка, но мне даже в голову не пришло протянуть к ней руку.

Настала осень. Собираясь участвовать в загоне на лисиц и зайцев, я решил привести в полный порядок свое ружье и отправился к оружейному мастеру. Стояло прохладное ноябрьское утро. Покрытое сплошными серыми тучами, низко висело небо, на окраине города местами зеленела трава, блестели лужи, к сапогам назойливо липла грязь. После коротких поисков я нашел на воротах нужный мне номер и постучал в калитку. Мне долго не открывали. Наконец послышались шаги, и оружейный мастер впустил меня во двор и пригласил в комнаты. Однако то, что я увидел, заставило меня задержаться.

Как сейчас помню широкий квадратный двор, какие нередки на Украине. Слева стояли два больших скирда соломы, справа тянулся низкий выбеленный домик с черепичной крышей, а позади помещалась кирпичная конюшня, около нее высоко поднималась куча навоза. Эта куча навоза и привлекла в тот момент мое внимание. На ее вершине, резко выделяясь на темном фоне, на одной ноге стоял журавль-красавка. И вместо того чтобы пойти к крыльцу, я, увлекая за собой хозяина, направился к конюшне, близ которой стоял журавль. Это была великолепная, вполне взрослая птица. Ее чистое светло-серое оперение плотно прилегало к телу, голову украшали белые косички, свисая к тонкой изящной шее, ярко-красные глаза внимательно следили за мной — незнакомым человеком.

— Подранок? — спросил я мастера, указывая на журавля.

— Нет, года три тому назад молодым взят.

— Подрезано крыло? — вновь задал я вопрос собеседнику.

— Да нет, не подрезано, летает. — И, чтобы доказать правоту своих слов, он снял с руки рукавицу, какую иной раз надевают слесари во время работы, и бросил ее под ноги птицы. «Крри», — закричал журавль и, раскрыв крылья, схватил рукавицу клювом и высоко подбросил ее в воздух. Когда же, падая, рукавица поравнялась с ним, он поймал ее на лету, бросил далеко в сторону и сам поднялся на крылья. С криком журавль сделал большой полукруг над двором, а затем опустился среди группы мокрых после недавнего дождя домашних кур.

— И не улетает? А когда журавли летят — неужели и на них не обращает внимания? А кормите чем? А где зимой держите? — забыв о цели своего посещения, забрасывал я мастера вопросами и восхищался этой чудной птицей.

Пять минут спустя я уже знал все подробности. Журавля звали Журкой, он прожил на этом дворе три года, был совершенно ручной, и когда весной и осенью над городом пролетали журавлиные стаи, он громко кричал, поднимался в воздух и, сделав несколько больших кругов, всегда вновь возвращался во двор. Журку очень любят, но никто его не хочет принуждать жить на дворе, и если он улетит, то, значит, на свободе ему будет лучше, жалеть его нечего, тем более что он съедает втрое больше курицы, а толку от него мало — яиц не несет. Я был в восторге.

— Быть может, вы согласитесь продать мне птицу? — обратился я к мастеру. — Я большой любитель всего живого, и вашему Журке у меня будет хорошо житься.

— Ну, уж это вы с хозяйкой решайте, — ответил мастер и повел меня в комнаты.

— Да на что мне ваши гроши! — возразила мне хозяйка.

— Ей деньги не нужны, породистых кур достать хочется, — добавил хозяин.