Запоздалая оттепель, Кэрны

— Сколько ж лет вдовствуешь?

— Как проводила Анатолия, так и все… А ведь тоже человек. Недавно про то вспомнила. Но почему в этой жизни только Шуркам везет? Потому что горем не биты? Иль сама беда таких боится? — глянула на Кузьму.

Столяр увидел жгучую надежду в глазах бабы. Но где найти взаимность? Кроме жалости и сочувствия — ничего.

Кузьма смотрит на Шурку. Та даже не оглядывается. Словно закаменела.

«А может, правы дети, сказав о ней? Может, и впрямь не стоит она моих думок? Ну как станет ревновать ко всякой старухе в богадельне? Они, случается, зовут родненьким, милым, красавцем. Докажи Шурке, что ничего у меня с теми бабками не было! Не поверит! А почему? Может, по себе судит? Сама такая?» — мелькнула нехорошая мысль. И Кузьма досадливо закрыл окно.

Анька это расценила как личную победу. Улыбнулась столяру. И, уложив мужика спать в большой комнате, сама ушла к бабке — в спальню. И до самого утра спала, не повернувшись на другой бок.

Анька радовалась, как никто другой. Еще бы! Шурку она ненавидела давно и стойко. За соседкой все годы табуном ходили мужики. Даже при Василии оказывали знаки внимания. Называли красавицей. Василия это злило. А Шурка гордилась. Нередко, ругаясь с мужем, грозила ему, что нарожает от соседей. И строила глазки Анатолию. Может, нарочно. Но Василий, приметив однажды перемигивания, вломил и Шурке, и Анатолию. Саму Аньку назвал слепой дурой и советовал прищемить хвост благоверному. Были скандалы из-за соседки в семье. А Шурка, словно назло, их провоцировала. Бежит из бани и словно случайно отпустит конец полотенца, увидев в окне Анатолия. Тот, приметив оголившийся бок бабы, готов был в форточку выскочить. А Шурка, словно поддразнивая, входя в дверь дома, и вовсе снимала с себя полотенце. Нюрка готова была изорвать ее за это в клочки. Сколько раз ругала соседку, та всегда дерзила:

— Кто виноват, что ты такая серая и не возбуждаешь даже собственного мужа? Будешь орать и злить, всерьез с ним закручу любовь!

Нюрка видела, как ее муж даже ночами подсматривал за Шуркой в окно. Прикидывалась спящей. А сама плакала, досадуя на сучью натуру Шурки.

Нет, ни с кем не видела, не застала свою соседку. Но обида засела глубоко. И никак не представлялся случай отплатить той за пережитое. А стерпела Нюрка нимало. И ее Анатолий не раз, указывая на Шурку, говорил, что, дескать, кому-то повезло. Нюрка именно потому радовалась поначалу, когда мужа послали в Афганистан… Уже через полгода он написал ей в письме, что был дураком и теперь это понял, что он очень любит ее — свою единственную, самую лучшую и верную, просил ждать. Обещал любить. До конца жизни…

Прошли годы. Минуло много лет. Но обида, засевшая в душе, все еще жила. Давно примирились Нюрка с Шуркой. Обе овдовели. Нечего стало делить. И казалось, о прошлом нелепо было помнить. Но… Приметила Нюрка Кузьму у соседки. Увидела, что зачастил и помогает той по дому. А тут и мать подсмотрела, как, отдавая соль, спешно застегивала Шурка кофту на груди. А значит, Кузьма пришел к ней неспроста. Снова на Шуркином горизонте засветило счастье и она станет замужней. Но почему ей повезло? И снова избрали ее, а не Анну? Смотрит баба на дом соседки, тот — хоромы, не только руками, любящим сердцем сделан. Решила отбить, исправить ошибку судьбы. За все! И за прошлое тоже…

Кузьма весь день стелил полы в большой комнате. Доску к доске подгонял накрепко.

— Вот так бы судьба с судьбой, человек с человеком неразделимо жили б! — вздохнула баба.

Кузьма понимающе глянул на нее.

— Поешь, Кузьма! Отдохни! Переведи дух! — предложила баба. И, усадив за стол, села напротив. — Ешь, что Бог дал! За сколько лет впервые с мужчиной за столом едим! Даже не верится! Счастье ты наше!

У Кузьмы от этих слов даже кусок поперек горла встал. Никогда ни от кого таких слов он не слышал и покраснел до кончиков ушей.

— Ты ешь, радость наша! Мы ж в своей избе мужика сколько лет не видели. А уж о помощнике не мечтали. Ан, вишь, нас Бог увидел. Тебя прислал…

Кузьма закашлялся. Уставился в тарелку, поняв все по-своему, что взяла над бабой верх природа. Свое потребовала — за долгие годы вдовства. Вот и заливается теперь соловьем. А чуть собьет оскомину — и покажет зубы, как все прочие…

Но Нюрка после обеда взялась помогать столяру. Выносила гнилые доски, мусор, заносила новые. Пилила вместе с мужиком, помогала подгонять, придерживать, прибивать. За полдня настелили пол в спальне, перешли на кухню. Подготовили ее. Анька ворочала за троих дюжих мужиков. Не жаловалась, не уставала. Успевала всюду. Помогала свекрови, Кузьме, молча, нигде не сорвавшись. Ловкая, сообразительная, работящая, она привлекла к себе внимание Кузьмы поневоле. И тот уже не оглядывался на Шуркины окна, легко, играючи стелил полы. Анька понимала его без слов, со взгляда. Вовремя подавала рубанок, стамеску, гвозди, молоток. Придерживала край доски, становясь порой на нее.