Запоздалая стая

Ну, положим, с прибылью-убылью косача еще как-то можно разобраться, а вот у озерной живности царство noтемнее. На что уж он, Иван Васильевич, весь век при ней, а так до конца и не уяснил, отчего на таежных плесах жизнь то закипит, то будто вымрет. В иных озерах вдруг ни с того, ни с сего расплодится мормыш. Сети, бывало, так облепит, что на самое дно утопит, а если они по старинке из льняной нити вязаны, то и скушает за милую душу. А то другая рать объявится — жук-плавунец. Этот живьем ест в сетях карася. Через жабры добирается до мякоти и объест так, что останется чистенький скелет — хоть школьникам посылай для наглядного пособия. Однажды плыл Иван Васильевич по озеру Тенис и вдруг видит: идет на него — при ясной-то погоде! — дождь. Вода впереди так и всплескивает от редких капель — все ближе, ближе. Вот уж рядом тяжело, навесисто забулькало, и тут что-то прямо в лодку шмякнулось — жук-плавунец с неба свалился! Выходит, жук этот не только плавунец, но и летунец. А как он взлетает с воды, зачем и куда устремляется — загадка.

Или взять того же карася — с ним не так все просто, как кажется. Куда там! Жизнь положишь, а, поди, не докопаешься, почему в одинаковых по всем статьям васюганоких озерах обитают совершенно разные и по числу, и по стати карасевые рода. В одном — толстые, как поросята, только что не хрюкают, в другом — большеголовые, горбатые, в третьем — плоские, остроспинные, хоть карандаши очиняй. А сколько карась живет, на каком году обзаводится потомством? Тут у него тоже какой-то невыясненный пока Иваном Васильевичем порядок. «Эх, сюда бы ученого человека, — не раз мечтал старик, — я бы вывалил перед ним свой мешок со всякой всячиной, а ты разбирайся, раскладывай по полкам, связывай кончики в клубок. Тогда стали бы понятнее приливы и отливы васюганской живности, а там, глядишь, и подрегулировали бы их, где можно, — на пользу людям». И как же обрадовался дотошный старик, когда его на целый месяц отправили тайговать в верховья Тартаса и Тары со студентом-охотоведом Веней Демидовым, заявившимся из Иркутска в их госпромхоз «Васюганский» на преддипломную практику.

Шустрый оказался паренек. В красном беретике, в очках-кругляшках на шиловидном, как у дятла, носе, он и голосом своим — зычноватым, отрывистым, и сноровкой был похож на эту деятельную, пытливую птицу. Едва прибыл, как насел на директора: отправляйте его в истоки Тартаса и Тары, надо, мол, там все обследовать с прицелом — годятся ли те угодья для поселения бобра. Дело было неслыханное и вызвало у промыслового люда, оказавшегося в то время в конторе, оживленные толки. Директор промхоза Шарашкин — тихо попивающий красноносый старичок, не высказался ни «за» ни «против», но с отправкой студента стал, по обыкновению, тянуть. «Отдохни, отдохни с дороги, молодой человек, — отечески похлопывая по плечу студента, советовал Шарашкин, — осмотрись пока, на танцульки сходи. Вот освободится денька через два грузовая машина, тогда и отправим с кем-нибудь из наших охотников».

Из всех советов директора практикант воспользовался одним — насчет ознакомления с хозяйством. Осмотрел склад со снастями, старенький гусеничный вездеход, «В нем одних латок больше собственного веса», — пожаловался чумазый водитель, медлительный пожилой мужик. Студент нырнул под брюхо машины. «Ешкина доля! — донесся оттуда его голос. — Да в таком броневике утонуть можно!» — «Тонули, и не раз, — все с тем же обреченным спокойствием пояснил водитель и, очевидно вспомнив какой-то случай, хохотнул: — Тонули… А вы вот что спросите, если интересуетесь: как мы бензин да запчасти для этого корыта добываем». «И как же?» — спросил Веня. «А так: как цыганы, вымениваем да выпрашиваем, да в долг без отдачи берем. Скоко карася на это ушло — ой-е-е».

Студент что-то записывал в блокнотике. Потом попросил у бухгалтерши годовые отчеты. Время от времени, читая их, хмыкал или восклицал: «Ешкина доля!» Что сие означало — восторг или недовольство, — бухгалтерша, сколь ни старалась, не поняла. Так она и доложила на другой день директору. «Зачем давала бумаги без моего разрешения? Где он?» — «Социологический опрос составляет, — трудно выговорила бухгалтерша и добавила, краснея: — С меня начинал…» — «Какой еще такой?» — «Ну все, в доскональности, по печатной форме: год рождения, образование, где работал, почему сюда пришел, сколько собраний провели, кто из области приезжает — у меня аж голова кругом пошла. Это все, говорит, для дела, чтоб по науке работать. — Бухгалтерша выглянула в окно. — Вон уже до Кольки-летуна добрался…»

Шарашкин не на шутку забеспокоился, что дотошный практикант докопается до того, что ему вовсе не обязательно знать, — и с непривычной для него распорядительностью сплавил в тайгу практиканта вместе с Иваном Васильевичем, напросившимся в поход добровольно.

3

Светло помнится Ивану Васильевичу тот поход.