Запоздалый суд (сборник)

— Да как — зачем! Понимаете, идет по колхозу какой-то слушок: Казанков, Казанков… А что — Казанков? Почему — Казанков? За что? — никто толком не знает. А мужик-то наш какой? — в первую очередь ему жалко, ему кажется, что начальство обидело человека, правды, мол, добивался, справедливости, вот оно и взъелось на него. Темный народ, мужики, одно слово. Ну вот и сделали героем дня Казанкова, а он и воспользовался, и выскочил первым заступником! Эх, Александр Васильевич!..

Да, Генка был прав, тысячу раз прав! Как же это я не догадался? Эх шляпа ты, шляпа! А иначе говоря, «молодось, молодось». Не молодость, а дурь, вот что имел бы право оказать сейчас Красавцев. И он еще это скажет, да, вскоре и скажет, когда я приеду в райком на бюро, где меня будут утверждать в повой должности. Сейчас я вспомнил его, а там я буду вспоминать Генку, его слова о Казанкове, о том, как он ловко сыграл на заветных струнах «темных мужиков»!

— Посудите сами, Александр Васильевич, ведь труд хлебороба издревле считался самым тяжелым. Веками хлеб жали серпом, косили косами, лопаточками картошку копали, а уж такая у мужика сложилась за эти века психология — он умеет ценить только себя, только свой труд, он считает, что без него и белый свет дня не продержится, А то, что электричество, моторы всякие, это, по его мнению, хорошо, но и без «лектричества» прожить можно, живали, мол, и при лучине. И вот я для него вроде бы тунеядец, вроде нахлебника. А о конторской работе я и не говорю! Всех тех, кто в чистых штанах ходит да в белой рубашке, он, извините, крысами конторскими называет. Ну что тут скажешь! Темнота, да и только. И его бы воля, так он бы никаким инженерам, никаким экономистам и бухгалтерам не платил, на хлебе да воде бы держал. Мужик ведь и знать не желает, нужен колхозу экономист или не нужен. И вот — пожалуйста, Нину обидели, Казанкова рады на руках носить из Тюлеккасов в Кабыр и обратно!.. Эх, Александр Васильевич, оплошали вы маленько с Казанковым, не довели дело. Начали так здорово, а не довели…

15

На бюро в райкоме о Казанкове, разумеется, никто и не вспомнил, но вот начальник управления сельского хозяйства сказал:

— А ведь они там в «Серпе» опять перекинулись на трудодни!

— Вот как? — изумился Владимиров. И хотя никакого особого порицания мне не слышалось в этом изумлении (или я уже не понимал, не улавливал интонации первого секретаря?), но все члены бюро истолковали его по-другому и накинулись на меня. И ну поучать, ну вразумлять и наставлять! Я, оказывается, ничего не делаю для претворения в жизнь постановления Центрального Комитета партии, а по словам того же начальника управления я «превратился в хвостовой придаток Бардасова»! Вот как, в хвостовой придаток, ни меньше ни больше. Но все это было вроде вступления, уж я-то своих знаю. В бой должна была вступить «главная артиллерия», наш прокурор. Его густому, сотрясающему стекла басу может позавидовать и первый бас Большого театра, а формулировочки у него такие бывают, что он «заваливал» и не таких, как я. И вот я жду, когда он поднимется. Но он не поднялся. Да, он не поднялся! Тавдабусь тебе, товарищ прокурор, тавдабусь, Афанасий Михайлович. А уж этих «петухов» я как-нибудь стерплю. Если, конечно, сам Геннадий Владимирович… Нет, он поглядывает на меня довольно спокойно и хотя вроде бы соглашается с очередным оратором, внимательно слушая его и кивая головой (можно подумать, что он полностью с ним соглашается, по уж я-то знаю, что это не всегда так!), но нет-нет да и посмотрит на меня и вроде как улыбнется: ничего, мол, не переживай сильно. Ну, я как-то и приободрился. Наконец Владимиров сказал:

— Ну, кто хочет еще посушить мозги Сандору Васильевичу?

Желающих не оказалось.

— Я думаю, Алексей Александрович (это он к начальнику управления), не стоит все валить на нового секретаря. Он ведь еще и трех недель не проработал в колхозе. Кроме того, в постановлении, если мне не изменяет память, сказано так: «предложить колхозам…» Там нет слова «обязать». Пусть поработают пока на трудоднях, беды большой нет, а там посмотрим.

— Так они же другие колхозы мутят! — вскакивает начальник управления.

— «Серп» тоже перейдет, не надо их торопить. Как, Сандор Васильевич, перейдет «Серп»?

— Да! — горячо соглашаюсь я. — Конечно, перейдет!..

— Ну и хорошо. А теперь мы все желаем тебе успехов и надеемся на тебя.

И я выхожу. Не то чтобы радостный и счастливый, нет, просто мне легко и приятно, и я вытираю пот со лба и улыбаюсь, а секретарша Светлана треплет меня по плечу.

— Ну как, Саша, все в порядке?

— Да, Света, все в порядке пока.

Светлана красивая девушка, характер добрый и ласковый, и ростом ее бог не обидел — настоящая баскетболистка, и по этому поводу частенько шутит над собой: нет в районе достойного парня ей, и когда я, бывало, собираюсь в командировку, просит приглядеть, не вырос ли где-нибудь в деревне жених для нее. Я почти три года проработал в райкоме, а коллектив небольшой, и мы привыкли друг к другу и жили дружно, как одна семья.