Запоздалый суд (сборник)

Ушел из села Кирле еще на германскую войну, а вернулся только в двадцать первом году. Вернулся (Степан хорошо помнит) как раз на масленицу. Зима, морозец за нос хватает, а Кирле ходит по селу в бескозырке, коротком бушлате и флотских ботинках. Был он тогда едва ли не первым на селе коммунистом, и многие любили его, но не мало было и таких, которые побаивались и ненавидели.

В прощеное воскресенье — последний день масленицы на проходившего по улице Кирле напала шайка изрядно выпивших парней, которыми верховодил Иван Уткин. Парней было семеро. Семеро — на одного. Но Кирле был не из робкого десятка, не испугался, не отступил. Первым же ударом он своротил набок скулу главарю шайки Ивану Уткину. Вторым свалил с ног Луку Митрофанова, третьим разбил в кровь нос у Федора Ефимова… Элекси Яковлев, видя, что голыми руками Кирле не взять, выломил из ближней ограды жердину и замахнулся ею. Но в этот самый момент, то ли кто толкнул Кирле, то ли он сам поскользнулся — на ногах-то у него были заледеневшие ботинки! — Кирле упал. Это и спасло его от смерти. Длинная жердина ударилась концом о наезженную дорогу и переломилась пополам. А пока Элекси успел еще раз замахнуться оставшейся в руках половинкой, Кирле сам сбил его с ног. Но Элекси был ловкий и цепкий, как кошка, он тут лее вскочил с дороги и выхватил из-за голенища нож. Видевшие это ребятишки, среди которых был и Степан, сразу же разбежались в разные стороны. Один Степан остался на месте. Он видел, что на его глазах чинится явная несправедливость, и всем своим горячим юным сердцем был на стороне Кирле. Но что он мог сделать?! Он даже подойти к дерущимся опасался… Нож ножом, а еще и Яламби удалось зайти к Кирле с тыла. Вот-вот накинется на матроса. И тогда Степан сдавленно крикнул:

— Сзади Яламби!

Может, этот крик услышал Кирле, а может, и сам почувствовал неладное, по только резко отпрянул в сторону, и кинувшийся на него Яламби угодил на нож Элекси, который наступал на матроса спереди. Нож пропорол полушубок, задел бок, но не глубоко. А Кирле, воспользовавшись замешательством своих врагов, вырвал нож у Элекси и так отдубасил его, что тот остался лежать на дороге рядом с еще не пришедшим в сознание Лукой Митрофановым и главарем шайки Иваном Уткиным.

— Я вас, кулацкие сынки, научу уму-разуму! — торжествуя свою полную победу, кричал на все село разгоряченный схваткой Кирле. — На фронте мы врагов и пострашнее видали да перед ними на колени не падали. Я вам покажу, почем сотня гребешков! Я вас научу по одной половице ходить!..

А весной, в ночь на Первое мая, избу Кирле, жившего вдвоем с матерью, подожгли. Пока сбежался народ да пока взялись за багры и ведра — от избенки мало что осталось.

Тит Захарыч тогда еще открыто торговал лесом, и запас у него не то что на избу — на пять всегда имелся. Но когда к нему пришел Кирле (Степан это хорошо помнит), дед не дал ему леса: нет, мол, все запасы подошли.

— А может, все же что-то найдется? — продолжал настаивать Кирле. — Может, съездим поглядим?

Дед подумал-подумал и согласился. Наверное, решил, что если просто откажет матросу — обозлит его против себя, а вот когда тот убедится, что леса у него нет — показывать-то свой лес он не будет, не дурак! — тогда дело кончится миром.

Куда, в какой край леса они ездили, о чем там говорили — никто не знал, а только миром дело не кончилось. Привезли Тита Захарыча из леса полуживым, со свихнутой на сторону челюстью. Пролежал дед, правда, недолго, сельский знахарь Трофим вправил челюсть на место. Но еще не раз она потом выскакивала набок. Только, бывало, дед начнет жевать, а челюсть — щелк! — и выперла набок. И после такого несчастного обеда, молясь перед иконой, дед гневно призывал на голову Кирле самые страшные проклятия.

— Уберу я однажды со своей дороги, бог даст уберу — шептал дед свою страшную молитву и, словно бы спохватываясь, смиренно добавлял: — Прости, господи, грехи наши…

Видно, не доходила молитва Тита Захарыча до бога: многие замахивались на Кирле, но сами же и оставались побитыми. А когда он однажды поймал в лесу и привел в село трех бандитов — после этого явные и скрытые враги Кирле стали его попросту побаиваться. Ребятишки произносили его имя с восхищением.

Избу строить он не стал. Перешел в опустевший дом Тимофея Кудряшова, бывшего владельца водяной мельницы и кирпичного завода. О Трисирминском — Трехреченском сельсовете и его председателе Кирилле Петровиче часто писали в местной газете, писали с похвалой. Потом Кирле взяли в район. По как только в тридцатом году начали создавать колхозы, он снова вернулся в свою Трисирму.

По дворам ходил Кирилл вместе со своим другом председателем Мало-Трисирминской коммуны Андреем Викторовичем Васюковым. О чем они говорили в каждой крестьянской избе, этого Степан не знал. Но только по вечерам, куда бы он ни пошел, в какой бы дом ни зашел — везде шел разговор только о колхозе. И нередко разговоры эти затягивались до глухой полночи, а то и до третьих петухов.