Читаем Запоздалый суд (сборник) полностью

И правда, и там, и сям валялись некогда могучие лесные великаны, Падая, они сбили и обломали своей кроной множество молодняка. Вон хрястнулся, должно быть, подгнивший на корню дуб и проложил за собой целую просеку. Его вершина и сучья уже отпилены и увезены — рядом виден рубчатый след машины. Из дупла упавшей по соседству с дубом липы выглянула мышь, повела глазами-бусинками — кто это там пришел? — и юркнула обратно. От корня липы отросли четыре молодых деревца, тянутся вверх дружно, кучно и похожи на четыре пальца гигантской руки. Все кругом заросло зверобоем, и лишь кое-где из его почти сплошного желтого разлива выглядывают маленькие березки и клены.

— Тоже лес зеленого пояса, — сказал директор.

— Но ведь здесь-то ни машины, ни трактора его не тревожили, — недоуменно развел руками Федор Иванович.

— В этом лесу пятнадцать лет подряд паслось стадо.

— Неужто из-за этого сохнет?

— А из-за чего же еще?

— Вот уж не думал, что коровий навоз не впрок.

— Лес в навозе не нуждается, да и не в нем дело, — невесело проговорил директор. — Вытаптывает скотина. Вытаптывает и поедает. Особенно по осени, когда трава начинает жухнуть. Молодые деревца куда вкусней! К тому же в городке нашем триста двадцать коз. А ведь другой такой же паршивой скотины, наверное, и во всем свете нет. В Югославии вон не то чтобы запрещают держать коз, но уж коли держишь — будь добр, никуда не выпускай со двора. А мы их выпускаем в лес. Сколько они погрызли, погубили деревьев — это даже и сосчитать невозможно.

Леонид Семенович тяжело вздохнул и после паузы продолжал:

— Захар Николаевич хотел быть хорошим и с начальством, и с горожанами. А теперь я пытаюсь хоть как-то защитить лес, и меня на совещаниях и бюрократом, и лесным помещиком, и как только еще не честят. Ну будто в сохранении леса у меня какая-то личная корысть!

Последние слова директора можно бы принять за своеобразный ответ на ту критику в адрес лесхоза, в которой вчера не было недостатка в выступлениях председателей колхозов. Но Федор Иванович уже понимал, что рядом стоящий с ним человек меньше всего думает о каких-то оправданиях. Человек этот прежде всего и больше всего озабочен делом, которое ему поручено.

— Ну ладно, скотину сюда вы теперь не пускаете, — сказал Федор Иванович.

— Да, два года. И вон она, молодая поросль, уже начала набирать силу.

— Но ведь скотина скотиной, а сухие и упавшие деревья, наверное, тоже мешают молодой поросли. Почему их не убираете?

— Черед не дошел. Но не далее, как завтра, сюда по графику должна прийти бригада… Санитарные рубки стараемся проводить в срок, да не всегда управка берет. Лес велик. Небольшой огородик содержать в порядке — и то сколько забот и хлопот…

Они снова сели в машину и выехали на главную, насыпную дорогу.

Мысли Федора Ивановича еще раз вернулись к пастьбе скота в лесу. Директор озабочен сохранением леса, и что ему можно возразить на это? Но ведь и председатели колхозов пускают стада в лес тоже не из какой-то личной выгоды, не из личной корысти, а по необходимости, по нужде. И они тоже по-своему правы, товарищ директор. А ты требуешь, чтобы районное руководство вникло в твои лесные проблемы и заботы, сам же в председательские, в колхозные заботы вникать не хочешь. А ведь небось любишь хлебать не пустые щи, а с мясом. Так вот, все хотят иметь вдоволь молока и мяса, поголовье скота с каждым годом растет. И где, где тот скот пасти, как не в лесу? Лугов у нас мало, да и с тех, что есть, надо запасать сено на зиму, а не стравливать летом. Козы? Коз тоже изданием даже самого умного циркуляра сразу не выведешь…

Дорога круто повернула влево, и Федор Иванович как-то сразу, неожиданно, увидел по правой ее стороне большой, обнесенный оградой сад.

Он знал, что садов у лесхоза что-то около полтысячи гектаров, но знал это по сводкам, на бумаге. Сейчас перед ним стоял не бумажный, а живой прекрасный сад. Ровные, словно бы по ниточке посаженные, ряды яблонь тянулись из конца в конец обширного участка. Среди яблонь виднелись чистенькие, выкрашенные в одинаковый зеленый цвет, ульи. А посредине сада стояло две избы: одна небольшая с дощатыми сенями, другая просторная под шатровой крышей. Щепа, которой она была покрыта, почернела от дождей и ветров. И стены, наличники, крылечки — все было тоже потемневшее, сработанное много лет назад. За избами сад постепенно скатывался в низину; где-то там, видимо, был овраг, со дна которого дымчато клубился частый осинник.

— Сколько гектаров у вас здесь?

— Здесь тридцать два.

— Для сада специально вырубили лес?

— Нет, тут так получилось…

Леонид Семенович подрулил к воротам на двух толстых столбах, выключил мотор и рывком потянул ручной тормоз. После этого выскочил из машины, подождал секретаря райкома.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза